Киев тоже не прочь был гульнуть. Балы и маскарады, иллюминации и фейерверки, массовые народные гулянья в минувшем столетии были неотъемлемой частью всех праздничных торжеств. Но когда наступали будни и затихали уличные карнавалы, инициативу в свои руки брали хозяева многочисленных увеселительных заведений, ютившихся на окраине древнего города. Примечательны в этом плане “Записки графа Бутурлина”, где автор романса “Не искушай меня” (на слова Баратынского) пишет: “Жили мы в Киеве в постоянном вихре удовольствий и выездов. Весной и летом устраивали загородные пикники в Вышгороде, против Выдубицкого монастыря, в Китаево, в Броварах, где помещался грязный трактирчик и где во втором этаже половицы гнулись под нашими танцами” (1897 г.).

Губернский город мог похвастаться изобилием искушений. Куприн в рассказе “По-семейному” упоминает о “тайных игорных притончиках, которых было множество на берегу Днепра, около большого речного порта”. Казалось бы, никакой рекламы, все тихо и конфиденциально, а народ в злачные домики валил толпами. И хотя патриархальный Киев прошлого столетия жил по законам Божьим, некуда правды деть — киевляне нередко грешили.

В 1874 году в городе было зарегистрировано 29 домов терпимости. Николай Лесков писал о “нескромных пансионах, ютившихся по Андреевскому спуску”. В те же годы власть решительно взялась за наведение порядка, и знаменитый взвоз был навсегда очищен от “блуда”. При строительстве новой крепости “великодержавной рукой” Бибикова было разрушено много печерских достопримечательностей, в том числе и “кварталы красных фонарей”. “Мне жаль, — вспоминал впоследствии Лесков, — лишенного жизни Печерска и облегавших его урочищ, которые были застроены как попало, но очень живописно… Таковы были, например, удалые Кресты и Ямки, где “мешкали бессоромные дівчата”, составлявшие любопытные соединения городской, культурной проституции с казаческим простоплетством и хлебосольством. К этим дамам, носившим не европейские, а национальные малороссийские уборы, или так называемое “простое платье”, добрые люди хаживали со своею горилкою, с ковбасами, с салом и рыбицею, и “крестовские девчатки” из всей этой приносной провизии искусно готовили смачные снеди и проводили с своими посетителями часы удовольствий…” (“Печерские антики”).

В начале 1990-х годов на одной из союзных киностудий была успешно завершена экранизация романа Куприна “Яма”. Но создатели ленты постарались смягчить остросоциальную направленность сюжета и придать картине оптимистический ракурс. Но прочитайте Куприна, и вы почувствуете, сколько горечи и трагизма кроется в образах падших женщин, “промышлявших” в Киеве на Ямской слободе. Писатель с документальной точностью приводит даже тарифы на “обслуживание”. Так, в заведении Треппеля такса составляла 3 рубля днем и 10 за ночь. У Софьи Васильевны были только двухрублевые номера. По таким же расценкам работал пансион “Старо-Киевский” — собственность Анны Марковны. В уже упомянутом рассказе “По-семейному” писатель выводит трогательный образ женщины “легкого поведения” — Зои. Как свидетельствует Леонид Андреев, Лев Толстой плакал, читая это произведение.

Куприн возвращается к теме киевской проституции и в новелле “Наталья Давыдовна”. Образу Мессалины, развратной жене римского императора Клавдия, здесь противопоставляется светлый образ классной дамы N-ского (читай — киевского, — Авт.) института благородных девиц, имеющей безупречную репутацию со стороны начальства этого заведения. В итоге выяснилось, что в ночное время Наталья Давыдовна активно “подрабатывала” в одном из подольских домов терпимости, и только несчастный случай “засветил” причастность классной дамы к порочащим ее связям: очередной партнер Натальи Давыдовны скончался на месте от разрыва сердца.

Любопытно, что об аналогичном инциденте упоминает в книге “В старом Киеве” и Григорьев: “В Киеве было немалое количество публичных домов, например, на Тверской-Ямской. Но вот какой-то губернатор, посещавший такие домики, получил разрыв сердца, развлекаясь со своей дамой. Его преемник приказал “уничтожить заразу”…

Автор подробно останавливается на новых веяниях в сфере “свободной любви”, сложившихся к началу ХХ века: “Отныне вся проституция сосредоточилась на правой стороне Крещатика… Был на Крещатике неписанный, но твердый закон: на той стороне улицы, где четные номера, от угла Прорезной до Думской площади порядочная женщина может идти только с мужчиной; если идет сама, то она — гулящая. На месте официальных публичных домов появились неофициальные, недозволенные на бумаге, рядом с нашим домом на Софиевской стояло длинное одноэтажное здание — местопребывание “веселых девчат”…

География “злачных мест” на территории Киева постепенно расширялась. Однако красных фонарей становилось все меньше и меньше, а жрицы самой древней в мире профессии уходили в подполье.