Когда Бибикова спросили, зачем делать такими широкими улицы Валдимирскую и Крещатик,

Бибиков умел не только волочиться за дамами, но и вынюхивать крамолу

Генерал-губернатор, он же попечитель Киевского учебного округа, Дмитрий Гаврилович Бибиков до того плохо владел грамотой, что не мог без ошибки написать ни строчки. Арифметику знал еще хуже и затруднялся сказать, например, сколько будет 100 рублей ассигнациями в пересчете на серебро. Высокое положение позволяло ему скрывать свою необразованность, но многое ли скроешь от адъютанта, секретаря или чиновника личной генерал-губернаторской канцелярии? На этот случай у него была припасена дежурная фраза: мол, мы люди старого склада, “учились на медные деньги”.

Разумеется, в детстве Бибиков не бедствовал. Он происходил из старинного дворянского рода, и его мать гордилась тем, что все ее пятеро сыновей вышли в генералы. Но в тогдашней Москве образованию детей не придавали особого значения, зато воспитывали в духе послушания. Однажды Бибиков, будучи уже генералом, навестил в Москве мать-старушку и сел, не спросясь, в ее присутствии. Она тут же заметила: “Дмитрий, кто тебе позволил сесть? А если я прикажу дать тебе 100 розг?” Сын вскочил, попросил прощения и сказал: “Маменька, я буду смиренно лежать, только вы высеките своими ручками, а я впредь не буду”.

В бою при Бородине в 1812 году Дмитрий Гаврилович потерял левую руку. Увечье у иного ветерана вызывало бы жалость, но Бибиков держался молодцом. Начальство считало отставного великана-гусара героем и продвигало по службе. Правда, при новом царе — Николае Павловиче — начались “кадровые чистки”, и Бибиков вынужден был подать в отставку в чине гражданского генерала (тайного советника). Старый гусар счел себя оскорбленным, горько сетовал на жизнь и начальство. Но в его критике порядков был некий тайный расчет: власть он ругал не за суровость, а за “слабость”, неумение взяться за дело “как следует”. Он успел кого-то удивить и напугать своими речами, кому-то они понравились. Во всяком случае, о нем вспомнили, вернули военный мундир (уже с генерал-лейтенантскими эполетами!) и послали в Киев — как пугало для тамошних либералов. Бибиков должен был исполнять роль кнута или карающего меча в городе. Царь считал, что поляки-шляхтичи, которые преобладали среди помещиков Киевской губернии, слишком уж распоясались. Появившись в Киеве в начале 1838 года, генерал обнаружил глубоко скрытые в его натуре повадки тирана. Он умел не только волочиться за дамами (какой же гусар без волокитства!), но и вынюхивать и искоренять крамолу на корню. И начал преследовать вольнолюбивых поляков.

В новой роли блюстителя порядка, генерал-жандарма, Бибиков был зол, груб, бессердечен и скор на расправу. В этом и заключалось основное свойство его стиля правления. Этим он и был особо мил и дорог сердцу императора Николая Павловича.

Дела на киевской бирже разврата обделывались тихо и мирно

Некоторые мемуаристы утверждают, что царь сделал Бибикова своим другом и вовлекал его в некоторые дела деликатного свойства. Оба были бабниками и волокитами, любили завести романчик на стороне, поблуждать ночью по злачным местам. Киевляне не раз видели их вместе в одной коляске, спешившими куда-то на ночь глядя. Многоопытный ловелас “Бибик” часто присоединялся к поездкам своих подчиненных во время загородных пикников в Китаеве и Межигорье. Он развлекался наравне со всеми и постоянно увивался вокруг молоденьких девушек. Когда надо, умел быть приятным и остроумным, прихватить в дорогу томик стихов из своей обширной библиотеки, побеседовать с дамами о каком-то модном любовном романе. Не брезговал он и балами в Купеческом собрании. Подоляне часто видели его танцующим в зале Контрактового дома с купеческими дочками.

В те годы в Киеве, на углу Сенной площади и Житомирской улицы, стояла Сретенская церковь, где хранился чудотворный образ Богоматери “всех скорбящих Радости”. Считалось, что молитва перед “Скорбящей Богородицей” избавляла от душевных или физических страданий. Икона почиталась за чудотворную и, по старой городской традиции, каждую субботу перед ней читался акафист, а к самой церкви совершалось паломничество. Многие приходили сюда в надежде на исцеление. Но среди субботних городских паломников можно было увидеть также немало девушек, вдовиц и известных городских красоток сомнительной репутации. Они собирались здесь из-за недуга любви. Со всего города спешили сюда и те, ради кого выряжались городские красотки. Фактически церковь служила местом сбора киевской “гулящей публики”. Нечто вроде биржи интимных услуг, где демонстрировался деликатный “товар”. Право первого ценителя в выборе девиц принадлежало генерал-губернатору и его ближайшему окружению. Затем следовали вельможи, высшие военные и гражданские чины. Потом шли студенты, юнкеры.

Дела на киевской бирже разврата обделывались тихо и мирно. До ссор не доходило. Каждый знал свое место. Однако Бибиков считал, что правила существуют для всех, только не для него, и иногда нарывался на скандалы. Самая громкая история такого рода произошла в 1846 году, когда губернатору вздумалось отбить у студентов девицу Марию Б., принадлежавшую им по праву первооткрытия. Легкомысленная красотка, пишет мемуарист, “возгордилась ухаживанием такой особы: проезжая по улицам, она перестала отвечать на поклоны влюбленной в нее молодежи, на вечерах отказывалась танцевать со студентами, предпочитая военных, особенно близких к Бибикову, а также чиновников его канцелярии. Несколько сот студентов согласились наказать ее”. Не раздумывая долго, молодежь избрала орудием мщения обряд поминовения усопших в той же Сретенской церкви. Каждый студент вписал имя Марии в поданную священнику… поминальную записку.

“Явилась вся знать, пришла Б., примчался с адъютантами Бибиков, — вспоминает киевский мемуарист. — Священнику подали целый ворох записок, и начинается бесконечное чтение этих записок, все — за спасение Марии. После прочтения штук 20-ти все взоры обратились к Б. Бибиков позеленел от злобы. Еще несколько десятков записок — и девица упала в обморок; ее вынесли и уложили в карету; Бибиков начал строгое расследование, распек священника, но только всего и узнал, что скандал это устроен студентами; виновников и зачинщиков не обнаружили”. После этого Бибиков собрал студентов в актовом зале Киевского университета и произнес знаменитую речь о нравственности молодежи.

“Я люблю штудентов, — говорил старый селадон-красавец. — Сам был штудентом, я отдал между вас племянника моего: кажется, это довольно для вас. Но я не потерплю, чтобы вы позволяли себе такие шалости, как недавняя. Хотя у меня одна рука, но я в ней держу три миллиона человек, а вас-то и подавно удержать сумею. Можете водиться с девками, можете разбивать бардаки, — все это я скорее прощу вам; но Бог вас сохрани нарушать дисциплину: первый вновь попавшийся в том будет немедленно выгнан из университета”.

В некоторых мемуарах утверждается, что Бибиков говорил не о правилах приличия в сфере интимных услуг, но о пристрастии студентов к политике. Однако в то время учащаяся молодежь в основной своей массе политикой не занималась. Да и стоит ли валить в одну кучу революцию и проституцию?

Легче всего объяснить все дикие выходки Бибикова его ненавистью к прогрессивной молодежи и демократически настроенной профессуре новой формации. Но чаще всего речь шла о иных страстях, интересах и увлечениях. Так, например, известен случай, когда молодые профессора университета, возвращаясь вечером с загородного пикника, скрасили время пути пением песен. На следующий день все они во главе с ректором были вызваны к Бибикову и получили жестокий нагоняй, хотя ничего предосудительного в их поведении не было. Губернатор все время кричал, что ему все про всех известно. А молодого профессора-юриста Сергея Орнатского Бибиков выжил из Киева за то, что не поделил с ним… кухарку. Бибиков засылал к профессору шпионов и старательно выяснял его отношения с этой кухаркой. Полученная информация привела его в ярость. “Давление на профессора было таким нестерпимым, что он вынужден был уволиться из университета, продать дом и выехать из Киева”, — сообщает один из мемуаристов. Таким же яростным гонениям подвергся и известный педагог Первой киевской гимназии красавец-мужчина Е.П. Стеблин-Каменский, впоследствии директор Нежинского лицея. Он имел неосторожность завести роман с известной фавориткой Бибикова графиней Эмилией Потоцкой. Как-то в присутствии сатрапа она воскликнула: “От таких кудрей можно с ума сойти!” “У кого это такие кудри?” — спросил Бибиков. — “Да у Стеблина-Каменского, он сейчас прошел из гимназии и поклонился”. Вечером педагог получил приказ Бибикова явиться к нему в 8 утра обстриженным по-солдатски — иначе его обстригут у генерал-губернатора на барабане.

Графиню-воровку губернатор выдворил из города, не сказав ни одного обидного слова

Из всего этого видно, что амурные истории играли в деятельности Бибикова огромную роль. Он обожал женщин и относился к любому, чем-либо примечательному мужчине с глубоко скрытой в его подсознании ревностью. Трудно припомнить хоть один случай, когда бы он обрушил свою ярость на женщину. Даже с графиней-воровкой М. он обошелся вежливо и деликатно и выдворил ее из города, не сказав ни одного обидного слова. С мужчинами он вел себя иначе — вызывающе грубо, злобно. Очевидно, здесь мы имеем дело с каким-то психическим отклонением от нормы, появлению которого могла способствовать травма, связанная с ранением и инвалидностью. Не странно ли, что для наведения порядка в крае с трехмиллионным населением царю потребовался человек с явно нездоровой, злобно-агрессивной психикой, который везде видел недругов. Удивляться тут не приходится. Консервативным режимам чаще всего требуются именно такие люди. В этом смысле Бибиков вполне годился на роль “героя своего времени”. В 40-е годы XIX века в Европе и России царила атмосфера ожидания неотвратимых катастроф. Многим повсюду мерещились заговоры и баррикады. И Бибиков отдал дань этим настроениям сполна. Когда в Киеве начали прокладывать новые улицы, он настаивал, чтобы они были несколько шире обычных. Почему он так делал, осталось в тайне. Но многие из “бибиковских” улиц (например, Владимирская или Крещатик) действительно производят странное впечатление. По этому поводу сохранился такой анекдот:

Бибикова спросили:

— Какая польза от чрезмерно широких улиц в городах?

— Невозможно делать баррикады, — ответил предусмотрительный палач поляков.

Обуянный страхом революции, губернатор приставал к царю с нелепыми подозрениями. Скверное впечатление производил на него даже наследник престола, будущий царь Александр II.

Стареющий император Николай ценил непомерную, доходящую до безумия бдительность Бибикова. После 14-летнего губернаторства в Киеве он сделал его министром внутренних дел, доверил благосостояние огромной империи… Но Дмитрий Гаврилович “бдил” за Россией недолго. По восшествии на престол Александра II его отправили на покой без мундира и без пенсиона как какого-нибудь проштрафившегося мелкого чиновника. Оскорбленный Бибиков стал в позу оппозиционера и перебрался на постоянное жительство в Дрезден.

Как часто это бывает со служаками, отвергнутыми на старости лет их неблагодарным начальством, Бибиков резко изменил свое отношение к властям. Он вовсю ругал реформы правительства, самого царя, своих бывших сослуживцев.

Впрочем, к политической эмиграции бывшего генерал-губернатора никто всерьез не относился. Его считали просто выжившим из ума и обиженным на весь свет стариком. Он умер в добровольном изгнании в 1870 году. К тому времени многое из того дурного, что он сделал киевлянам, успело забыться. Ему многое простили. И в 1869 году он мог утешиться известием, что при упорядочении наименований киевских улиц его имя присвоили лучшему бульвару города.