Благодаря технике Кокуша и его коллег кинокамера буквально залетала, обретя неслыханную доселе свободу движений. И разговоры о кризисе отечественного кино, о разрушенной студии имени Довженко теперь звучат по меньшей мере странно — потому что на той же студии, в одном из обычных ее зданий, работает фирма, без чьей техники не обходится ни один более-менее заметный кинопроект в Голливуде, России или Европе…


— Вы всегда шли по инженерной части?


— Я с детства занимался любительской фотографией на станции юных техников в Керчи, и мне очень нравился кинематограф. В справочнике для поступающих в вузы прочитал про Ленинградский институт киноинженеров, и до того заинтересовался, что еще сагитировал двух человек из нашего класса.


Поступили, хотя конкурс был довольно приличный. Меня увлекало создание чего-то нового — конструирование, особенно черчение, а также киносъемка. У нас была любительская студия «ЛИКИ-фильм», где я работал и как оператор, и как режиссер, снимал фильмы на камеру 35 мм, которую брал на кафедре. И все время удивлялся, до чего примитивен съемочный процесс, насколько оператор привязан к камере. Чтобы камера подпрыгнула — оператор должен подпрыгнуть. А почему бы не придать ей свободу движений? И вот это направление меня захватило. Практически все мои разработки посвящены ему.


— И когда вы начали действовать?


— В 1974 году, когда закончил институт и распределился на студию имени Довженко. Решил заниматься именно дистанционно управляемой камерой, потому что хотел достичь масштабности, динамики съемок — того, что не существовало на тот момент. Первые результаты были не очень хорошие, изображение дрожало из-за неровности дороги, ветра… Я понял, что надо создать гиростабилизированную головку, чтобы оградить камеру от внешних колебаний. Уже в 1980-е годы у нас был кооператив, и мы начали финансировать такие разработки. В основном они проводились в Москве, в училище имени Баумана. Мы создали там специальную группу, написали им техническое задание. Эти люди занимались гиростабилизацией приборов, связанных с космосом, авиацией. А мы открыли им новую тематику — стабилизацию съемочных аппаратов.


— Разве до того никто этим не занимался?


— Существовала канадская вертолетная система «Весткам» — но тяжелая, для специальной камеры, а мы делали универсальную, компактную систему, чтобы туда могла становиться стандартная кино- или телекамера. Несколько лет вели изыскания, и в 1990 году создали первую стабилизированную головку, а первый фильм, снятый с ее помощью, — документальный видовой «Ленинград как на ладони». Причем снимали и с вертолета, и с катера, и с крана, и получили очень хорошее изображение.


— Что еще вы делали?


— Операторские краны различных конструкций; наиболее известный — «Каскад». Это краны из сверхлегких сплавов, секционные, могут собираться до различной длины. Первый фильм с их использованием — «Если враг не сдается» Тимофея Левчука. Работали на танковом полигоне студии «Мосфильм» в слякоть, в плохую погоду, и получили уникальные кадры, когда камера опускалась с гусеницы танка, поднималась над танковой колонной… После того усовершенствовали конструкцию, сделали большой кран, 21 метр, он уже работал в картине «Трудно быть богом» в Ялте…


— А как сказался на вас общий упадок кино в начале 1990-х?


— Перешли работать на ТВ, в Москву, снимали «Рождественские встречи» Пугачевой, сольные программы всех звезд, концерты на Красной площади и т. д. Москвичи знают киевскую технику и считают ее великой, несмотря на то, что появилось много конкурентов, и до сих пор мы работаем на самых престижных мероприятиях, да и последние российские блокбастеры сняты на нашем оборудовании: оба «Дозора», «9 рота», «Сволочи», фильмы Никиты Михалкова, «Статский советник»…


— У вас есть еще одно знаменитое устройство, которое американцы называют «Русская рука». Что это?


— Официальное название — «Авторобот». Я особенно им горжусь. Этот операторский кран длиной 3—4 метра, который устанавливается на машину и позволяет вести съемки на ходу. Для него и была создана головка, которая позволила изолировать кран от всевозможных толчков, качаний, ветра. Качество изображения получилось в итоге намного выше, чем мы ожидали, появилась возможность ездить по пересеченной местности… На Западе стабилизированных головок не имели и, соответственно, не могли делать таких устройств. И когда мы в первый раз приехали в США, на выставку в Нью-Йорк в 1991 году, то о нас писали все газеты, — ничего подобного никто не видел. Все называли это русскими космическими технологиями: для них Украина была еще российской территорией. Именно тогда наши краны и получили название «Russian Arm» — «Русская рука», и когда в 1996 году у нас был заезд уже в Голливуд, газеты писали — мол, «Русская рука» опять в Америке. До смешного доходило: люди звонили и требовали — не нужен «Авторобот», давайте «Русскую руку». Так это название и осталось.


— Вы сами с ним согласны?


— Нет, я бы, конечно, так его не назвал — потому что это симбиоз и российских разработок, и украинских.


— Что же в вашей работе привлекло киноакадемиков?


— Мы получили награды за новую тенденцию, за принцип. Ведь такие «Оскары» дают не за конкретные устройства, а за идеи в развитии оборудования. Сверхлегкие операторские краны типа «Каскада» уже копируются всеми. Идея стабилизованной головки на любые камеры тоже была неожиданной, но сейчас многие фирмы копируют и ее. Конечно, очень обидно…


— Вы пытаетесь этому противостоять?


— Естественно, хотя полностью себя защитить мы не можем. Вот, видите, на стене американские патенты, уже давно получены… Но — делают небольшие изменения и внедряют. А для того, чтобы судиться, нужны громадные деньги. Нам некогда этим заниматься, да и ни к чему. Все прекрасно знают, что эта концепция техники пришла из Украины. И все, кто подавал на награды в этом году, в лучшем случае получили только сертификат качества.


— Строгий был отбор?


— Много моих знакомых подают заявки каждый год 20 лет подряд, и еще ни разу ничего не получили; знаю и счастливчиков. Но и первые, и вторые в один голос мне сказали: «Не надейся и себя не настраивай». Система очень сложная. Сначала подаешь очень толстую папку с отзывами съемочных групп, подтверждениями патентов, статьями, фото, надо указать всех разработчиков со всеми адресами, кто на какой стадии участвовал, кто что сделал… Следует убедить Технический совет киноакадемии, что эти устройства представляют ценность, что ты их придумал, потом Совет должен убедить Академию: окончательное решение за ней. Из 90 претендентов осталось 17, и мы вошли в их число, а наград было всего 6, и мы получили две из них. Церемония проходит за две недели до вручения творческих «Оскаров», в отеле «Беверли хилтон», и не менее торжественно — те же ковровые дорожки, телевидение, лимузины, смокинги, концертная программа, приходят видные ученые, изобретатели, режиссеры, актеры…


— Вы были очень удивлены?


— Конечно! Но было много факторов, повлиявших на это. Ведь мы предоставили кадры — как наше оборудование работает в «Титанике», «Ограблении по-итальянски», «Острове», «Миссия невыполнима 3», «ЛюдяхИкс», очень хорошие кадры из «Войны миров», когда Том Круз выезжает из города с детьми. И для меня было большим сюрпризом, что на церемонии вручения показали также эпизоды, снятые моими конкурентами, и подчеркнули: «А вот здесь техника с дизайном Анатолия Кокуша, и все это у него заимствовано». Все это сказала актриса Рейчел МакАдамс, которая вела церемонию, и она еще обыграла эти слова — что похоже звучат «crane» («крэйн») и «Ukraine» («Юкрэйн»). Видно, сам Бог велел, чтобы в Украине делали подобное оборудование.


— А вы что ответили?


— Что когда я 20 лет назад в Украине создал самый длинный в мире кран, у меня было две мечты: первая — чтобы его заметил кто-нибудь, а вторая — достать им до Голливуда. И только в этот вечер обе мои мечты сбылись.


— Вы взошли на самую вершину. Как дальше жить будете?


— Когда-то думал — если получу высшую награду, могу испортиться… Но, оказывается, что здесь это, кроме прессы, никого не интересует. Непонятно, почему. В США мы давали интервью всем каналам — «Дискавери», CNN, АВС, самым влиятельным журналам, в которые попасть невозможно, — «Hollywood reporter», «Variety»… А здесь иные проблемы. Каждый год надо выставлять новые образцы оборудования, чтобы держать уровень, потому что все копируется, и очень трудно противостоять конкуренции. Каждый раз участвуем в тендерах, которые надо выигрывать. Сейчас оборудование в 10 странах, и надо решать вопросы постоянно. Я уже стал заложником такого положения вещей. Расслаблюсь на секунду — могу потерять очень многое. Вдобавок мы постоянно упираемся в стену чиновников, которую пробить невозможно. Не хватает площадей, которые нам на киностудии не дают, желательно взять какую-то землю, чтобы построить свое производство, а все это требует помощи. Конечно, я особо на нее и не надеялся. Мы привыкли все решать своими собственными силами, но нам очень сложно. Я не понимаю, почему такое происходит. Не собираюсь ни у кого просить, кланяться — но престиж Украины должен быть для руководства прежде всего. Ведь звучали слова об Украине со сцены, где никогда раньше нашу страну не упоминали, даже не знали, где это находится… Понимаете, это не должно остаться незамеченным.


— Но вам же удается зарабатывать?


— Все, что мы зарабатываем, — мы тратим. Невозможно удержаться на этом уровне, чтобы не вкладывать все. Потому что мы стараемся делать новые устройства. Поддержание устройств, которые работают на Западе, комплектующие, постоянная модернизация, пересылка, полеты людей туда-сюда, выставки, реклама, приглашения специалистов — все за наш счет. Здесь много не заработаешь.


— Какая же выгода?


— Я удовлетворяю свои потребности. Главная потребность — в своем деле достигать чего-то высшего, как и у любого человека. Когда мне звонят и говорят: «Вот, ваше устройство отработало в фильме «Казанова», и все без ума», или когда наши головки выиграли тендер на съемки «Гарри Поттера», или на фильм «Царство небесное», где мы проиграли тендер, просят взять все же наши головки, потому что испанские из-за пыли вышли из строя — я просто счастлив…


— Как у вас вырабатываются идеи?


— Было бы нескромно сказать, что я придумываю все, но в связи с тем, что я хозяин фирмы, финансирую, постоянно в командировках, и на выставках бываю и на съемочных площадках больше, чем кто-либо другой, естественно, сам бог велел, чтобы у меня это рождалось, и так оно в общем и получается. Я либерально отношусь ко всем высказываниям, и выслушиваю все за и против, но все равно делаю по-своему.


— Чувствуется, что вы склонны к авторитаризму…


— Да… Дело в том, что… ну как вам сказать… Уже опыт показал, еще во время кооператива — собирал коллектив и предлагал что-то — видел улыбки на лицах. Потому что звучало действительно невероятно, — например, сделать большой операторский кран, подобных которому тогда не существовало в природе. А что до идей, то, помню, когда я пришел в первый раз в конструкторское бюро на Довженко, был такой конструктор Матиссон. И он сразу спросил: «Ты активный карандаш или пассивный?» Оказалось, активный карандаш — это которому можно что-то доверить делать, а пассивному — разве что деталировку. Он быстро убедился, что я активный. Потому что я все делал сам от начала до конца. И я вот сейчас пытаюсь найти таких людей (через вашу газету в том числе) — если есть такие активные генераторы идей, способные не только придумать, но и изготовить что-то — я с удовольствием беру их на работу и очень ими дорожу.


— А что вам лично нравится в этой профессии?


— Понимаете, я пытаюсь заполнить свою жизнь. Говорят: «Вот опять ты что-то на свою голову начинаешь придумывать». Да, на свою голову придумываю, и мне интересен сам процесс. Когда устройство завершено, я рад, что оно внедряется, люди получают результаты. Но я уже захвачен другим устройством. Это вечный процесс, он мне просто доставляет удовольствие. Поэтому я всегда опережаю момент и у меня есть главный стержень в жизни — мое изобретательство. Оно мне позволяет выжить.


— Вы, очевидно, соприкасались с Голливудом, видели немного его изнутри. Что это за мир?


— Понимаете, крупнобюджетное кино очень отделено от остального. Попасть туда невозможно. Там свои кланы — нет ни чернокожих, ни мексиканцев, только белые профессионалы. Конечно, когда нахожусь в США, пытаюсь попасть на площадку. Но это очень сложная процедура. Присутствие посторонних регламентировано, фото или видео запрещены. Частенько на съемочной площадке такое творится… Очень часто бьют камеры, бьют оборудование, переворачиваются машины, потому что американцы очень увлекаются и их ограничить невозможно… А если вернуться к вашему вопросу — то, повторюсь, это очень закрытый процесс. Там надо проработать очень много лет. Очень большие конкурсы, множество желающих. Туда попадают и по наследству. Очень многие работают бесплатно…


— Даже так?


— Мне встречались такие люди! Уже третий год на площадке, пытается как-то себя показать, чтобы его взяли в основной штат картины — и ему за это ничего не платят. Очень удивляет их расторопность. Когда привозим оборудование, на него налетают моментально, чтобы помочь, подтащить наши железяки… Если увидят кого-то без дела — на следующий день его не будет. Они пытаются все время двигаться, все время что-то делать, потому что не зря на эту картину пригласили. Нам не дают даже в руки взять ничего, похватали, побежали — не можем их остановить, сказать — не туда несете, не то делаете — все пытаются быть нужными, полезными и делают все очень профессионально. Надо помост для крана сделать, только успел указать место, через час уже такой помост отгрохали! И откуда взялись материалы, инструменты, — никого не волнует. Есть все. И если говорят — будем снимать в такие-то и такие-то дни, когда звезды им дают свое время на съемки, — то все этому подчинено. Меня это поражало именно потому, что в наших картинах я всегда видел бардак… Но я особенно не люблю по площадкам ездить только по одной причине — очень большая психологическая нагрузка. Особенно когда звезд снимают — очень сильно переживаешь, что из-за нас что-то может произойти. У меня даже была мысль: просто поставить магнитофон и записать голоса оператора, режиссера, команды — когда снимают нашим устройством… Это же театр боевых действий!


— Глядя на все более изощренную машинерию, трудно удержаться от вопроса — не заменит ли прибор человека в кино?


— Надеюсь, такого не произойдет. Техника всегда вспомогательна, она — как краски для художника. Художник уединился, с помощью красок нарисовал шедевр, который потом может продать за миллионы. У оператора такого нет — вот мы и пытаемся предоставить ему наибольшую палитру движений. Хочешь такое, а хочешь — такое. И чем шире у него палитра, тем искуснее он все может показать, создать зрелищное кино… Динамика нравится всем, люди очень любят на нее смотреть. Потому что в реальной жизни они не могут взлететь, посмотреть сверху, переметнуться куда-то, не могут на таких скоростях гонять…


— А какие фильмы вы сами смотрите?


— Экшн, конечно. Люблю и комедии. Иногда просто хочется расслабиться. На фантастику у меня не всегда хватает терпения дождаться конца…


— А кроме кинематографа?


— Собираю кинозначки. У меня была самая большая коллекция в СССР. Все киностудии и фестивали — больше 1000 штук, старые «10 лет кино», еще когда кино зарождалось… Когда-то плаванием занимался всерьез, путешествовать обожаю. Еще снимаю на цифровой аппарат, на видео — у меня маленькая «Сони», которую везде вожу и снимаю все. Это тоже часть моей жизни…


— И все же, что такое кино, в чем его магия?


— Мы очень часто хотим сказки. Люди хотят видеть фантазию… Именно желание человека окунуться в какую-то иную реальность… или нереальность. Иначе это не назовешь.