Первым, чьи стихи и песни о Городе я вам представляю, будет киевский автор, руководитель одного из последних городских клубов авторской песни – “Арсенал”, мой учитель – Александр Король. Если вам понравится то, что вы здесь прочтете, у вас есть шанс познакомиться с автором вживую 17 февраля в Доме актера на Ярославовом валу в 19.00, где у него будет авторский вечер.

* * *
Уже, желтеющая, заканчивает
под ноги сыпаться листва,
и, холодеющая, покачивает
река цветные острова.

Но солнца яростное свечение
еще по-летнему горячо,
и слово странное: “раз-влечение”
призывно плещется над плечом.

Влеченье раз: мы пойдем по городу,
вздымая листьев цветной ковер.
Нам улыбнется в седую бороду
собор Софийский – святой собор.

И в день погожий что с нами станется,
тем паче, высвечен город весь…
Мы не чужие, чтоб лгать и кланяться,
а если кланяться – только здесь.

Влеченье два: не хочу я зариться
ни на знамена, ни за кордон.
Я вырос здесь и хочу состариться
(кому не нравится – миль пардон).

Ах, мостовые, веками стертые,
как Вас покинуть я не хочу!
Я б сжег вокзалы с аэропортами
за то, что, может быть, улечу.

Влеченье три: говорят, что поздно мне,
но, коль дыхание горячо,
давай побудем еще под звездами,
давай побродим вдвоем еще.

Меж свеч каштанных луны качение,
не поворачивай ход вещей!
Ведь раз влеченье, ну раз влечение –
пусть дремлет милая на плече.

А ведь, желтеющая, заканчивает
под ноги сыпаться листва,
и осень в зиму переиначивает
лист календарный, вспорхнув едва…

Какое счастье или мучение
за поворотом закружит нас?..
И раз – учение, два – мучение,
и три – влечение – жизни вальс.

* * *
И снова на дворе желанная пора,
пора нежарких дней и непрохладной ночи.
Нигде, как в сентябре, на кончике пера
стекаются стихи в слова из многоточий.

Стекаются стихи из скорбной суеты,
из крика площадей, из шороха лесного,
из грохота стихий, из веры, из мечты,
из мыслей, из людей, из света неземного.

Но, вынырнув из бед, перемолов позор,
изведав стыд и страх, познав любовь и скуку,
душа прольет вослед сентиментальный вздор,
не уложив в стихах отчаянья науку.

И сколько ни готовь к боям и злу перо,
и сколько ни копи решимости и мести,
а выльется любовь, а протечет добро,
не пожелав отпить от мерзости известий.

На городской прибой сентябрь, как на корсет,
набросит вихрь одежд, кокетливых немножко
и манит за собой, чуть видная в просвет,
бессмысленных надежд немыслимая ножка.

* * *
Замерзшая река,
заснеженные пляжи –
пустынные пейзажи,
в которых облака
плывут, клубясь слегка.
И дым размытой сажей
закапал горизонт
и в лед позатекал.

Так что же здесь гостит
такое, что навстречу
лечу и все не встречу?
И комкаю в горсти
нелепую судьбу.
Сомну и не замечу,
покуда упрошу
на встречу пропустить.

Ах, разве знать дано,
что нас сюда приводит?
Что в сердце хороводит –
сады? Река у ног?
Кто пьесы режиссер?
Чей гений колобродит?
Кто вспенивает вновь
моей души вино?

Но это место тут.
И в этом нет сомненья.
И, как из заточенья
на Родину бегут,
я вновь иду сюда
на остров обретенья!
И вновь в горсти судьба,
и вновь сады цветут…

КИЕВСКИЙ ОКТЯБРЬ
Октябрь, октябрь! Каких одежд
не напридумает природа!
Ну почему порой надежд
зовут другое время года?

Твоих небес прохладен тон,
но каждый лучик чист и честен,
и хочется хороших песен
под тихий листьев перезвон.

От старых хочется друзей
согреться весточкой веселой,
знакомых улочек музей
пройти походкой невесомой,

от старых и от новых зол
с Владимирской скатиться долу
и там поплакаться Подолу
в его застиранный подол.

И ближе к солнечным лучам,
к их освежающему душу,
по старым, стертым кирпичам
вздымать очнувшуюся душу.

И ощущать в себе исток
и одиночества, и вздора,
и, как Индус, всю силу взора
в спасительный вперять Восток…

И как строфы последней строй
наполнен таинством прологов,
так станет вдруг надежд порой
извечная пора итогов.

В осенний солнечный покой
влетим как прежде, мотыльками.
И с огрубевшими руками,
и с поседевшими висками,
и с затаенною тоской.

* * *
Какая там весна! Ах да, цветут каштаны
и буйствует сирень, и зелена листва…
И шествуют на спуск купцы и меломаны –
эстетствовать одни, другие – продавать.

Не торопись, народ! Мы что могли продали!
Остались только мы, вернее, телеса.
И вроде мы не так уж страшно голодали,
а оптом сданных душ не взыщут небеса.

Какая там весна… Вон иней серебрится
от долгих холодов недоброго пути.
И вправду недосуг поститься и молиться,
когда от века пост приходится нести.

Какая теплота!.. Вглядись в глаза – увидишь
какая доброта и что она сулит!
Да ты и сам милок пол мира ненавидишь.
Ах, да какое “пол”, когда душа болит.

Болит, болит душа! И проданная бесу
она еще саднит (иль место от нее?).
Прости меня, Весна, гуляку и повесу!
Мне просто сердце мстит за резвое житье.

Мне просто мстит любовь, что не нашел ей крова,
что пары не сыскал, или сыскал не ту…
Мне просто мстит мечта. Мечта мне мстит сурово,
за то, что предал я прекрасную мечту.

Конечно, виноват. Секи, хоть и повинна
шальная голова. Руби ее с плеча.
Как жаль, что позади осталась половина,
беда, что кровь еще быстра и горяча.

Беда, что не могу свою пристроить душу
ни даром, ни за грош, ни другу, ни врагу.
Не то, чтоб не хочу, не то, чтоб сильно трушу,
не за ценой гонюсь, а просто не могу.

Я просто не могу! (Беги душа живая…)
Я просто не могу! (Пролейся боль звеня…)
И я тебе молчу, от крика погибая:
“Пришла, пришла весна! Люби, люби меня!”
* * *

Ну что молчишь? Смотри – пришла весна.
Не для того ль, чтоб подводить итоги,
ручьи, журча, рисуют письмена
и вишни зацветают вдоль дороги?

Кому отвесить поясной поклон
за шелест рощ и их уют напрасный,
и за дождя серебряный наклон
такой прекрасный и такой опасный?

Скажи, кого теперь благодарить
за буйство красок за окном закрытым
и за реки чарующую нить,
безлюдную? И берег позабытый…

Какой мечты предутренний покой
рожденья ждет? И что готовит вечер?
И щебет птиц ужель за упокой?
И по кому каштановые свечи?

По мне? По нам?.. Пойду, открою дверь
и выйду в мир, и отряхнусь от муки.
Моих потерь неумолимый зверь
навек теперь не спутает мне руки.

А суд придет. Над ним и надо мной.
И я шальной, поверь, напрасно спорю.
И мы с тобой, как все, бедой одной
давно больны. И тем причастны к горю.

А тополя развеют семена…
Их пух с землей обнимется родною.
Что ж прорастет в иные времена
из зерен, этой вскормленных весною?
8 мая 1986г.