Дым без огня

 

 

Вот зима. На деревьях цветут снеговые улыбки.

Я не верю, что в эту страну забредет Рождество.

По утрам мой комичный маэстро так печально играет на скрипке

И в снегах голубых за окном мне поет Божество!

 

Мне когда-то хотелось иметь золотого ребенка,

А теперь я мечтаю уйти в монастырь, постареть

И молиться у старых притворов печально и тонко

Или, может, совсем не молиться, а эти же песенки петь!

 

Все бывает не так, как мечтаешь под лунные звуки.

Всем понятно, что я никуда не уйду, что сейчас у меня

Есть обиды, долги, есть собака, любовница, муки

И что все это — так… пустяки… просто дым без огня!

 

1916

Крым, Ялта

 

 

За кулисами

 

Вы стояли в театре, в углу, за кулисами,

А за Вами, словами звеня,

Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами

Потихоньку ругали меня.

 

Кто-то злобно шипел: «Молодой, да удаленький.

Вот кто за нос умеет водить».

И тогда Вы сказали: «Послушайте, маленький,

Можно мне Вас тихонько любить?»

 

Вот окончен концерт… Помню степь белоснежную..

На вокзале Ваш мягкий поклон.

В этот вечер Вы были особенно нежною,

Как лампадка у старых икон…

 

А потом — города, степь, дороги, проталинки…

Я забыл то, чего не хотел бы забыть.

И осталась лишь фраза: «Послушайте, маленький,

Можно мне Вас тихонько любить?»

 

 

 

1916 Крым

 

ДАНСИНГ-ГЁРЛ

1

Это бред. Это сон. Это снится…

Это прошлого сладкий дурман.

Это юности Белая Птица,

Улетевшая в серый туман.

 

Вы в гимназии. Церковь. Суббота.

Хор так звонко весенне поет…

Вы уже влюблены, и кого-то

Ваше сердце взволнованно ждет.

 

И когда золотые лампады

Кто-то гасит усталой рукой,

От высокой церковной ограды

Он один провожает домой.

 

И весной, и любовью волнуем,

Ваши руки холодные жмет.

О как сладко отдать поцелуям

Свой застенчивый девичий рот!

 

А потом – у разлапистой ели,

Убежав с бокового крыльца,

С ним качаться в саду на качели

Без конца, без конца, без конца…

 

Это бред. Это сон. Это снится…

Это юности сладкий обман.

Это лучшая в книге страница,

Начинавшая жизни роман.

2

Дни бегут все быстрей и короче,

И уже в кабаках пятый год

С иностранцами целые ночи

Вы танцуете пьяный фокстрот.

 

Беспокойные жадные руки

И насмешка презрительных губ,

А оркестром раздавлены – звуки

Выползают, как змеи из труб…

 

В барабан свое сердце засунуть!

Пусть его растерзает фокстрот!

О как бешено хочется плюнуть

В этот нагло смеющийся рот!

 

И под дикий напев людоедов,

С деревянною маской лица,

Вы качаетесь в ритме соседа

Без конца, без конца, без конца…

 

Это бред. Это сон. Это снится…

Это чей-то жестокий обман.

Это Вам подменили страницы

И испортили нежный роман.

1937, Китай. Ян Тце-Кианг, Великая Голубая Река

 

ПРОЩАНИЕ

 

С большою нежностью – потому,

Что скоро уйду от всех,

Я все раздумываю, кому

Достанется волчий мех.

Марина Цветаева.

 

С большою нежностью, ибо скоро уйду от всех,

Я часто думаю, кому достанется Ваш звонкий смех?

И нежная гамма тончайших чувств, и юного сердца пыл

И Вашего тела розовый куст – который я так любил.

 

И диких фантазий капризный взлет,

И милых ошибок рой,

И Ваш иронический горький рот,

Смеявшийся над собой.

 

И все Ваши страсти, и все грехи,

Над безднами чувств скользя,

И письма мои, и мои стихи,

Которых забыть нельзя!

 

И кто победит?

Кто соперник мой?

Придет “фаворит” иль “фукс”?

И кто он будет, – поэт, герой иль “Жиголо де Люкс”?

 

И как-нибудь утром, снимая фрак,

Кладя гардению в лед,

Сумеет ли он, мой бедный враг,

Пустить себе пулю в рот?

 

Потому что не надо срывать цветов

И в клетках томить птиц,

Потому что нельзя удержать любовь,

Упав перед нею ниц.

1937, Шанхай

 

КИТАЙ

 

Над Желтой рекою незрячее белое небо,

Дрожат паруса, точно крылья расстрелянных птиц.

И коршун летит и; наверное, думает: “Где бы

Укрыться от этого зноя, от этой тоски без границ?”

 

Да, этой тоски неживого былого Китая,

Тоски императоров, мертвых династий и сил,

Уснувших богов и безмолвья от края до края,

Где дремлют века у подножий уснувших могил

 

А в больших городах, закаленные в мудром талмуде,

Терпеливо торгуют евреи, снуют англичане спеша,

Итальянцы и немцы и разные белые люди –

Покорители мира, купцы и ловцы барыша.

 

Но в расщелинах глаз, но в покорной улыбке Китая

Дремлют тихие змеи и молнии дальних зарниц,

И когда-нибудь грянет гроза, и застонет земля, сотрясая

Вековое безмолвье забытых ненужных гробниц.

1938, Ян Тце-Кианг, Великая Голубая Река