– Александр Львович, как вас занесло в такую опасную профессию?

– Все началось с драк во дворе – до семи лет меня избивали до полусмерти. Это было сразу после войны, мы жили тогда на Воровского, возле Сенного рынка. Мне это просто надоело, и я начал заниматься самбо, вольной борьбой, потом – классической. Поначалу очень хотел стать юристом – даже трижды поступал на юрфак КГУ. Но при заводе «Арсенал», где я работал и закончил оптико-механический техникум, был клуб подводного спорта. Туда меня и затянуло. В Центральном клубе ДОСААФ в Москве получил водолазное образование. А в начале 70-х стал одним из создателей Киевского экспедиционного отряда подводно-технических работ при ОСВОДе. Первое, что было записано в Уставе – «обследование подводной части зон отдыха трудящихся».

– Подводные уборщики, что ли?.. Битые бутылки, коряги?..

– За зиму, особенно в море, во время штормов, в воду попадают бетонные плиты, металлические листы с крыш, арматура – вообще любой строительный мусор с берега. Кстати, водолаз, если набрать воздуха в скафандр, может поднять в воде до ста килограммов.

– Только арматуру и находили? Ни обломков старых кораблей, ни золотых украшений, оброненных купальщиками?

– Честное слово, кроме четырех воспалений легких – ничего.

– Жаль. А кроме подводного обследования пляжей что делали?

– Установкой волнорезов, прокладывали и следили за сохранностью подводных кабелей, занимались сваркой, бетонированием под водой. Лично я работал на Ладыжской и Трипольской ГРЭС, Винницкой ГЭС, семь лет – на Чернобыльской атомной. Возле станции находился так называемый пруд-охладитель, куда через водоканал насосами закачивалась вода из Припяти. Я был бригадиром водолазной группы из 15 человек – мы обслуживали коммуникации подводной части сооружений АЭС. Но, в основном, очищали насосные станции от ракушек, которые вместе с водой могли попасть в систему охлаждения реактора, что нежелательно. Насосная станция имеет 16 камер, пока все почистим, первая камера уже успевает обрасти новыми «шлаками». Однажды я вытащил из подводящего канала пруда минометную мину – ее вымыло из земли, бои ведь там во время войны шли тяжелые. И собственноручно принес ее главному инженеру. “Смотрите, – говорю, – что под вашими окнами плавало…»

– А он?..

– Вызвали саперов, еще раз посмотрели дно, но больше ничего не нашли… Кроме того, ежегодно перед навигацией члены нашего отряда обследовали состояние подводной части киевских мостов – нет ли в «быках»-опорах трещин, не подмыло ли их…

– И какие они, на взгляд водолаза, киевские мосты под водой?

– На мой взгляд, самый лучший – мост Метро, и очень надежно сделан. Патона тоже очень надежный, но он длиннее и там так много опор – «замахаться» можно. А то, что мост на Рыбальский остров в аварийном состоянии, мы больше 20 лет тому назад говорили. С Пешеходным – не знаю, как сейчас – была вечная морока. Со стороны Левого берега там течением постоянно подмывало «быки», и приходилось каждый раз укреплять их щебнем. Хотя он – вантовый, как и Северный мост (его привыкли называть Московским) и «быков» там немного. Но все мосты сделаны с огромным запасом прочности. Я помню, как открывали Северный мост: первыми по нему пустили 130 КрАЗов в 6 рядов, полностью груженных песком со скоростью 5-10 км в час… А под моим любимым мостом Метро я чуть было не погиб…

– Что случилось?

– Зимой 83-го обследовали подводную часть моста. Глубина фарватера там – 8-10 метров, а от горизонта дна, кстати, опоры уходят на глубину до 30 метров. Подо льдом, зимой вообще лучше видно: летом много взвеси в воде, порой собственной руки не увидишь. Психологически это супер-экстрим: от лунки, в которую спускаешься, уходить к месту работы приходится метров на двадцать, над головой – сплошной лед. Температура – градусов два-три, и работать разрешено максимум часа два. Но когда работаешь – согреваешься, а я тогда полтора часа провисел в воде – зацепился шлангом за арматуру.

– Почему так долго?

– Как всегда, наша безалаберность: у страхующего водолаза не было с собой снаряжения… Еще пару раз я мог остаться в воде. В первый раз – под Карадагом в Крыму. Мы строили вольер для дельфинов в районе Планерского по заказу Академии наук Украины, но поговаривали, что дельфинов дрессировали для военных целей.

Например, там делали такой эксперимент. Над водой устанавливали разноцветные флажки. На нашей биостанции жила дельфинья парочка, ученые назвали их Маша и Витя. Их научили по сигналу, который передавался через прикрепленные к дельфинам датчики, прикасаться носом к флажкам того или другого цвета. Потом «Витю» увезли на другую биостанцию, под Севастополем. И когда «Маше» давали команду прикоснуться, скажем, к красному флажку, «Витя» за сотни километров от нее и без всякой команды проделывал то же самое…

Так вот тогда мы делали для «Маши-Вити» вольер 40 на 8 метров. Внизу, на глубине 9-и метров надо было закрепить металлический каркас. Погрузился. Через какое-то время смотрю, что-то случилось аквалангом и вместе с воздухом вода просачиваться стала – по-видимому, мембрана на редукторе повредилась. Телефонной связи в тот раз,не помню почему, но не было. Есть условные сигналы: три раза дернуть за сигнальный конец – «поднимай наверх, опасно»; один раз, наоборот, – «припусти, дай слабину». Товарищ мой в шлюпке наверху, как оказалось, с перепоя был. Три раза дернуть я не успевал: реагировал он сразу. Только я раз дерну – он тут же приотпускает трос. Пришлось самому карабкаться по спусковому концу наверх, а воды к тому времени в водолазном костюме набралось уже порядком, и он сильно отяжелел. Вылез. И тут слышу: «Вот, блин морской! Что-то я пузырей не вижу, куда это он ушел?» А я – уже в шлюпке.

– Вы его не побили?

– А что толку? Он ведь пить от этого не перестал бы?.. А в третий раз – возле Вышгорода. Оголился под водой телефонный кабель, надо было засыпать его песком. Когда я уже погрузился, оборвался спусковой трос – где-то его неправильно укрепили. На мое счастье, я ни за что не зацепился, иначе превратился бы в живой якорь. А мне по телефону: «Саня, не волнуйся, всплывай» – «Я не волнуюсь, я просто кручусь под водой, как колобок», – течением сносит. Да и всплывать надо уметь: набрать в скафандр побольше воздуха, но не переборщить, иначе вылетишь вверх ногами, как пробка… Но обошлось.

– Вы погружаетесь до сих пор?

– Сейчас у меня собственная фирма, которая занимается промышленными водолазными работами. Так что в последний раз я погружался пару лет назад – прокладывали кабель связи в Кировоградской области. Но без постоянных тренировок, честно скажу, – тяжеловато…

– А вот серьги в ушах у водолаза – это что-то обозначает?

– Так это я год назад сделал – для прикола! Мне очень понравилось – и у Гальцева такие, и у Федора Бондарчука. Кроме того, в ушах точки разные есть, так вот когда я проколол себе, у меня суставы стали меньше болеть. Честное слово – я слов на воду не бросаю!



©
©