“Няня” Лида

Когда мне было неполных 13 лет, в мирную жизнь села Тихоновка на Мелитопольщине, рядом с нежной рекой Молочная, летом 1941 года ворвалось что-то страшное, непонятное: десанты диверсантов, бомбежка, артобстрелы. Шли долгие кровопролитные бои. В нашей семье было 12 детей! Отец остался после гражданской войны инвалидом. Шестеро моих братьев в первые дни ушли на фронт, трое из них вернулись к Победе инвалидами, а остальные, увы, погибли… Остались больная мама, бабушка, приехали сестры с детьми, жил среди нас и брат, который в 17 лет убежал добровольцем на фронт, попал под артобстрел, пролежал всю войну недвижимым, а затем еще 30 лет, пока не ушел из жизни. Самой взрослой и работоспособной была тогда только я.

Когда начиналась бомбежка или артобстрелы, малые дети (а это два брата и четыре племянника) бежали не в погреб, который служил окопом, а к “няне” Лиде и прятали под меня свои головки, выставляя наружу попки и ножки, а я, словно квочка, раскинув над ними руки, накрывала их телом, и мы были уверены, что беды с нами не будет. Спустя полчаса после бомбежки мы, заглядывая в яму, пугаясь осколков, убегали подальше. Ведь для нас война была такой, как в фильме “Чапаев”, с другой, настоящей, мы познакомились наяву и постепенно убедились, что киношная и реальная — разные.

Сухарики для “зайчиков”

Вместо учебных классов в нашей школе устроили госпиталь, куда все односельчане из дому принесли лучшую постель, посуду. Свободное время проводили с ранеными, а через село шли нескончаемым потоком подводы с больными, старики, дети. Им бабушка пекла хорошие пирожки, не давая нам, говорила: “Я вам потом испеку”. Но вскоре в село вошли немцы.

Зарычали мотоциклы, танки, зазвучала чужая речь. Жизнь замерла — только страх остался. Школу занял немецкий госпиталь, затем там устроили конюшню, выставили полицейские патрули. О занятиях не могло быть и речи. Иногда нас обходили учительницы, давали какие-то пояснения, задания. Особенно часто нельзя было приходить — обыскивали, били по лицам.

Изредка появлялись листовки, мы их прятали, не слишком понимая их значение. Но знали, что это от “наших”, они скоро вернутся, и снова будет жизнь. Мне повезло больше, чем другим, — у меня остались учебники и тетради от старших братьев — я училась по ним сама и охотно, на правах “знающей”, имея четырехклассное образование, играла в учительницу: объясняла, спрашивала строго. И так мы изучали предметы: зоологию, географию, не очень разбираясь, что это такое.

Дом наш был третий на окраине села, у опушки леса, к нам часто приходили какие-то ребята или бородатые дяди, о чем-то шептались с родителями и уходили с продуктами. Нас иногда бабушка посылала в лес отнести “зайчикам” сухарики и положить их под кустики. Слова “партизаны” мы тогда не понимали и учились писать левой рукой — переписывали листовки. Полицейские сверяли наши почерки, и никто из нас не попался. На пороге был “14-й год”. Рослых детей с 14 лет уже угоняли на принудительные работы в Германию. Чего только не делала бабушка с моей внешностью — перемазывала сажей, заставляла косить глазами, хромать, притворяться ненормальной.

Участились облавы, а полицаи были у нас очень злые. Водились в наших краях страшные птицы сычи — вестники беды. Если предстояло дому горе, они прилетали и хохотали, а если радость — горько стонали и плакали. Не знаю, почему мои вестники вели себя наоборот: когда приближалась облава — они слетались и плакали. Мы с подружкой и невесткой бежали в вырытую канаву на меже, в кустах, нас ребята малые забрасывали бурьяном, и это спасало от фашистского угона.

“Враги сожгли родную хату…”

В 1943 году развернулись страшные бои на реке Молочная, немцы, отступая, сожгли село, жильцов выгнали с пожитками на повозках, но вместо вещей на наших повозках оказались дети. Мы выехали за село, и удивительно молодой немец сказал маме: “Матка, Гитлер капут!”, затем показал, куда уходить. За нашим садом находилась канава, мы укрывались в ней: недолет, перелет снарядов, страшно… На наших глазах сгорела родная хата, а в ней все, что было. Сгорели запасы продовольствия, стога соломы, сено.

А затем село освободила Красная Армия. “Как жить дальше?” — об этом тогда думали родители. А у нас, детей, радость — наши пришли, значит, впереди учеба, свобода! Прибежали в школу, но в какой класс? По возрасту — уже седьмой, а по знаниям — пятый. Часть учеников с 6-го и 7-го тоже не учились. На два села сохранилась только одна школа. Многие дети уже уехали к родственникам, стало быть, с трудом набирали класс; учителя находились в растерянности, а дети в ожидании, желание учиться велико, а возможности ограничены. В чем тогда могли идти в школу? Мы выросли из одежды и обуви, ведь нового ничего не покупали три года, многое из старого сгорело. Приспособили то, что было выброшено в сараи, на свалку. Старые отцовские сапоги — на мой тридцать шестой размер обуви как раз “впору”. А это сапоги сорок пятого размера. Приходилось наматывать на ногу несколько портянок. Из широких бабушкиных юбок получались модные платьица для меня и подружки.

На первой линейке в школе вышел к нам директор Иван Степанович, вернувшийся с фронта без ноги, и вместо поздравления обратился с просьбой: “Дети, простите, что я омрачу ваш праздник напоминанием, что еще идет война, мы гоним фашистов с нашей земли, а они, отступая, все уничтожают. Нашим солдатам нужно что-то есть, да и вас с родителями чем-то нужно кормить, запасов ни у кого нет, нам никто ничего не выдаст, не привезет. Нужно спасти то, что осталось на полях, от воробьев и ворон. Вы — главная сила у нас, считайте себя на трудовом фронте! Согласны ли вы помочь убирать урожай после уроков?”. Дети, не раздумывая, единогласно прокричали: “Согласны!”. Мы ходили на поля до уроков, во время уроков. Тогда рано темнело, на полях ничего не было видно, а при керосиновой лампе можно было читать и писать. Иногда учителя приходили к нам в поле, спрашивали прошлый урок. И представьте, мы все знали! Стихи, правила — читали хором. Собранные картошку, кукурузу, подсолнухи — все свозили в класс, приводили в порядок и затем делили между теми, кому было хуже всего. Ходили помогать по домам, вечерами вязали носки, рукавички, вышивали, шили и отправляли на фронт бойцам. Из-под снега выбирали хлопок, чистили его. Вот от этого колючего холодного растения остались очень неприятные воспоминания, но мы делали это с сознанием, что полотно идет на белье нашим бойцам, на бинты раненым.

Пришла весна, мы вышли без отрыва от учебы на посевную. Пахали на коровах, сеяли, сажали, пололи, убирали, и так до самого Дня Победы, вернее, пока не возвратились с фронтов наши односельчане. Нас учили по всем программам, мы были аттестованы сразу за 5, 6, 7 классы, и дальнейшую судьбу каждый выбрал сам.

Новоселье

Я пошла учиться в восьмой класс в Мелитополь, окончила курсы счетоводов, бухгалтеров, но очень хотела учиться дальше. Отец поставил условие: уедешь, когда построим дом. Но как? Какими силами? Я поняла, что должна это сделать сама — “и швец, и жнец, и на дуде игрец”, как говорила моя бабушка. И мы с двумя младшими братиками и их верными друзьями принялись за работу. Ребята возили песок, глину, солому, делали замесы. Выкопали землянку. Я клала кладку, как могла. Когда были готовы стены, мы, благо рядом был лес, притащили деревья, сбитые снарядами: устроили стропила, сверху покрыли бурьяном, соломой и снова деревом. Я побелила стены. Дом был готов. Папа сдержал свое слово и отпустил меня на учебу. Мама была против того, чтобы отпустить несовершеннолетнюю девчонку в чужой город, голую и босую, — вытащила у меня документы, табель успеваемости… Без документов и денег я в 1946 году все-таки уехала на учебу. И не куда-нибудь, а в Киев. В одном платьице, в белых парусиновых тапочках.

Новая жизнь

Я мыла, стирала, убирала, смотрела за детьми, ухаживала за больными и ходила искать, куда пойти учиться. Мне повезло — пришедший с войны преподаватель математики Буданов Иван Иванович организовал первый в Союзе техникум для подготовки специалистов городского электротранспорта — не имея ни помещения для занятий, ни общежития, ни права на стипендию, ни зарплаты, ни хлебных карточек для студентов и преподавателей. Организовал техникум в Доме культуры трамвайщиков, на ящиках из-под помидоров. Экзамены проходили по самодельным приемным экзаменационным билетам. Комиссия из таких же энтузиастов провела экзамены, и начались занятия на лестнице черного хода 75-й, а затем 109-й киевской школы. Как мы занимались, какие были трудности — это отдельный рассказ. Могу только сказать, что остались в памяти не только трудности, но и романтика. Помню, как мы расчищали от завалов Крещатик (вывозили руины при помощи трамваев), Собачью тропу, осушали Ирпенскую пойму, делали своими силами общежитие (нечто вроде землянки) и многое-многое другое.

Все мы успешно окончили техникум. Вот уже шестьдесят третий год без перерыва не расстаюсь с этой отраслью, изучила ее досконально. Считаю, что лучшей профессии на земле, чем транспортная, нет. Прошла по многим ступенькам служебной лестницы: от водителя до заместителя директора депо, от преподавателя учебного комбината до директора музея. Посетила более 300 городов, начинаю свое знакомство с каждым из них с могилы неизвестного солдата и с братских могил. Ищу без вести пропавшего старшего брата Ивана вот уже 62 года.

Не зря мы жили!

Из моей большой семьи, к сожалению, я осталась одна. Родные могилы разбросаны по всему свету, и, наверное, Бог оставил меня, чтобы хранила память о них, ухаживала за могилками и рассказывала молодежи о том, что старшее поколение прожило достойную жизнь. Мы знали голод, и не единожды было трудно, но мы делали все, чтобы сохранить мирное небо. Совсем не жалею, что жила в то время, когда девизом было “Раньше думай о Родине, а потом о себе” или “Так кто же, если не я?”. Не жалею ни об одном прожитом дне — не зря мы жили!



комментарии:



Лидия Ливинская родилась в 1928 году. Трудовую деятельность начала библиотекарем в Киевском техникуме электротранспорта в 1946 году, одновременно обучаясь в нем. После окончания учебы работала в службе движения, без отрыва от производства окончила курсы водителей трамвая и троллейбуса. В 1952 году возглавила первый комсомольский троллейбусный маршрут №7. В Первом троллейбусном депо работала мастером по выпуску, начальником цеха кондукторов, затем начальником отдела эксплуатации Дарницкого депо и заместителем директора в столичном депо имени Красина. С 1971 года — мастер производственного обучения учебно-курсового комбината. С 1985 года активно занялась изучением истории развития трамвая и троллейбуса, собрала огромный материал, который позволил открыть в Киеве уникальный Музей истории электротранспорта, директором которого Лидия Ливинская является со дня основания.