Было это еще на правом берегу – там, где сейчас синагога Бродского. Одним из первых спектаклей была «Тревога» – антиалкогольная пьеса. Даже тогда, за несколько лет до горбачевской антиалкогольной кампании, это казалось курьезом. Представьте: непьющий режиссер Митницкий ставит спектакль о вреде пития с артистами, в большинстве своем, относящимися к этой теме о-о-очень либерально (и об этом весь Киев знает!). Всем хотелось на это посмотреть – ради хохмы (или, как бы сказали сейчас, – «по приколу»). И вот они вышли на сцену и сказали: «Народ – пропадает!». В те годы сказать такое открыто не мог ни один человек, и уж тем более – ни один театр (ясно же – не об алкоголе едином речь, да и вообще – со-о-овсем не о нем)… А они сказали. Еще и какие-то совсем нетеатральные они были, в простых пиджаках. Чем и напоминали не столичных артистов, а простых людей, обсуждавших на кухнях и в дешевых забегаловках – вполголоса, оглядываясь по сторонам, – именно то, что «народ пропадает».  Тогда, в эпоху «Позднего Деграданса» власть могла или такой театр  закрыть, или сделать вид, что ничего такого там не происходит. Выбрали второй вариант. И театр словно подыгрывал в этой игре: никаких внешних признаков оппозиционности, пиджачки те самые – нарочито приличные… Как в анекдоте о спрятавшемся в шкафу любовнике: «Кто там?!» – «Тихо, тихо, это всего лишь мы – пиджаки». Вот потому, когда сегодня рассказываешь, никто из молодых и не верит, как из этих, на первый взгляд, убого-стандартных пиджаков вырос тот яркий театр, который мы знаем сейчас и любим.

А кто его знает, как… Спросишь у того, кто, кажется, должен знать – у бессменного рулевого театра, Эдуарда Марковича Митницкого, а он отвечает уклончиво – дескать, моя заслуга вовсе не такая уж большая… Говорит: «Первым был даже не я, а Сергей Данилович Бесклубенко, тогдашний министр культуры. Как-то он пришел в Русскую драму на мой спектакль «Хозяйка». В антракте передают: министр хочет меня видеть. Иду. Он гуляет в фойе. Спрашивает, не хочу ли я создать новый театр? Ну, думаю – понты! Ведь тогда живой человек не мог мечтать об этом. Ему могли только  поручить нечто, уже готовое. А тут – начинай с ноля, сам выбирай людей. Это было чудо. И второе чудо – актеры, которых я набрал: Коля Венгерский, Боря Романов, Люда Лымарь, Валерий Потапенко, Коля Бабенко, Паша Морозенко, Боря Литвин! Даже из франковцев тогда лишь двое могли сравняться с ними – Ступка и Олексенко…» Так кто же все-таки «виноват» в том, что Театр драмы и комедии стал тем, чем он есть сейчас? Может, весь секрет в том, что, как бы ни менялась мода на костюмы, этот театр никогда не переставал говорить о том, о чем начал с первых своих шагов на сцене. О том, что пропадает народ и гибнет человек.  По крайней мере, Митницкий, как бы ни скромничал, так и делает – от «Тревоги» и «Гамлета» до «Майн Кампф» и «26 комнат» – всегда говорит об одном. И нам не надоедает его слушать!

Для государства 30 лет театру – не юбилей

Для почетных званий и наград по закону 30 лет – не срок. Согласно Указу президента «Про впорядкування відзначення пам’ятних дат і ювілеїв», выдающимся предприятиям и организациям (театрам, в том числе) «гулять» за казенный счет можно в день 50-летия, и не раньше. Ну и дальше – каждые 25 лет. Все, что до, – не более, чем круглая дата, и денег на ее отмечание не положено… В общем, свой «неюбилейный юбилей» Театр на левом берегу не отгулял ни в прошлом году, когда 7 сентября было 30 лет со дня первого сбора труппы, ни в этом. Да что гулять, если зарплату – и ту задерживают: все – кризис, кризис…  Хотя один кризис «левобережке» уж точно не страшен – кризис зрительской любви! И без сомнения она будет с ним и до первого «официального» юбилея: ну что нам те 20 лет! 

«Старожил» театра, артист Владимир Ильенко: «Мы играли просто и честно – потому все получилось»


В Театре драмы и комедии уже немного тех, кто здесь с первого дня. Кроме Эдуарда Митницкого это еще заведующая костюмерным цехом Нина Рак, артисты Татьяна Камбурова, Галина Корнеева, Тамара Кибальникова, Маргарита Бондарева, Станислав Пазенко. А также – Владимир Ильенко. Он из «незаменимых» – в восьми спектаклях текущего репертуара играет без замены (к примеру, его можно увидеть в «Корсиканке», «Ромео и Джульетте», «Рогоносце», «Море… Ночь… Свечи…», «Майн Кампф, или Носки в кофейнике»).  А помнит еще тот, самый первый, спектакль.

– Для меня все началось в Одессе. Я – киевлянин, но после театрального института работал актером в Одесском театре им. Иванова и заочно учился в Киеве на режиссуре. В 1977 году к нам приехал Митницкий – ставить горьковскую пьесу «Зыковы». Я получил там крохотную роль. О Митницком знал, что он поставил легендарную «Варшавскую мелодию» с Роговцевой, и больше ничего. И на первой репетиции спросил у него, как нас учили: «О чем будете ставить спектакль?». Он посмотрел на меня… и дальше – дли-и-инная пауза! И я понял, что, пожалуй, такой мастер не обязан отвечать на подобные вопросы. Вскоре я выпал из процесса – уехал на сессию, а когда вернулся, спектакль уже был готов: шел четко, как швейцарские часы. Мне хотелось в нем играть. А Митницкий еще не уехал из Одессы, он очень дружил со знаменитым артистом Михаилом Водяным и, видимо, у него задержался. Я попросил, чтобы он меня ввел в «Зыковых». Он это сделал быстро, за 20 минут. О чем спектакль – я больше не спрашивал.

В 1978-м я уехал домой, в Киев, был без работы. И узнал, что Митницкий набирает артистов. Звоню ему. Он зовет немедленно к себе домой, на Старокиевскую улицу. В той беседе сказал сразу: зарплаты, звания – все это будет потом, а сейчас давайте поговорим о работе – что будем ставить… и о чем. Да! Наш первый спектакль, тот самый, который впервые сыграли 21 апреля 1979-го, назывался  «Высшая точка – любовь!». В оригинале эта драма Родиона Феденева именовалась «Небо в алмазах». Пьеска хорошая, но дурноватенькая такая, там герой-мужичок хотел усовершенствовать советскую экономику, однако, мы это играли без пафоса и без алмазов, просто и честно, и потому все получилось. С тех пор сменилось целое поколение, но у нас ЖИВОЙ театр. Это с самого начала задано Митницким, и до сих пор так оно и есть. Уже забылось, что вначале кое-кто называл нас Киевская Поганка. Ведь в Союзе тогда был только один известный «театр драмы и комедии» – московская Таганка. А вы, мол – Поганка. Но обидная кличка недолго продержалась…