“Сегодня он играет джаз…”

Чуть лысоватый бизнесмен Игорь мало напоминает бывшего заядлого битломана, но с удовольствием вспоминает время, когда он носил длинные волосы и демонстративно цеплял комсомольский значок на сшитый по заказу вельветовый битловский пиджак.

– Тогда по радио и телевизору никто о моде на “Битлз” не говорил. Мы обо всем узнавали случайно, из разговоров. Я, например, ничего западного не слушал еще, как вдруг заметил, что в выпускных классах некоторые парни стали себе прическу отращивать. В то время парни стриглись под бокс, полубокс – аккуратные такие, максимум – чубчик себе позволяли отрастить. А тут вдруг стали патлы и бакенбарды себе заводить. Потом в курилках про “Битлз” заговорили. Стало интересно – запретный плод, как-никак. Я, честно говоря, сильно от “битлов” и не фанател. Привлекала скорее внешняя сторона этого дела – мода.

Новая музыка проникала в Киев двумя путями: из западных “радиоголосов” и на западных же пластинках, привезенных из стран соцлагеря и прибалтийских республик – там с ними было полегче. Размноженные на тысячах бобин записи без устали крутили легендарные портативные проигрыватели “Романтик”. Официально власть вроде и не вела борьбы с повальным увлечением нарождавшимся западным роком, однако партийно-комсомольские чиновники на местах демонстрировали категорическое неприятие новой молодежной моды. Стенгазеты пестрели слоганами в духе “сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст”, рисуя карикатурный портрет битломана – неряшливого, хулиганистого, аморального типа. Хотя в неорганизованном движении поклонников ливерпульской четверки было немало вдумчивых и интеллигентных подростков.

Это вовсе не легенды – милиционеры могли задержать неформала под предлогом мнимого хулиганства, чтобы постричь молодого человека прямо у себя в отделении.

– В комсомол меня долго не хотели принимать – вспоминает Игорь. – Хотя учился я хорошо и в истории всякие не попадал. А я вот хотел летом в стройотряд, куда без комсомольского билета не брали. Однажды комсюки вызвали к себе нас с приятелем и вручили каждому ножницы. В шутку, но с намеком. Постригитесь – тогда и примем вас в стройные ряды. Стричься никто не стал, но в комсомол нас все равно приняли. Родину ведь продавать мы вовсе не собирались.

 

Киевские хиппи: в “Париже” и на “Бермудах”

Неформальные течения пересекались между собой, так что разделение на “стиляг”, “битломанов”, “хиппи” или поклонников отечественных “таежных” бардов зачастую было весьма условным. Молодые люди с густо заросшими шевелюрами, солдатскими вещмешками и расшитыми бисером украшениями-фенечками ездили по стране, ведь почти в каждом большом городе их ждала дружеская “вписка” – возможность получить гостеприимный ночлег. Хотя те же хиппи не всегда жаловали “битлов”, предпочитая им творчество психоделического “Пинк Флойда”, собственно хипповских групп “Дорз” и “Джефферсон Эрплэйн”, а также блестящую исполнительницу Дженис Джопплин и феноменального гитариста Хендрикса.

Летом киевские хиппи традиционно собирались на “Бермудах” – так называли тогда сквер на Львовской площади, чья треугольная форма наводила на параллели с легендарным Бермудским треугольником.

– Играть, сидя на тротуаре, положив перед собой шляпу, конечно, никто бы не дал, – говорит Валентин Назаренко, в прошлом “олдовый” хиппи, ныне подвизавшийся на маркетинговой ниве. – Но с другой стороны, когда мы сидели на скамейках, и что-то свое орали, милиция нас не трогала. Пенсионеры – те да, косились. Могли подойти, начать морали читать. Но мы им только улыбались. Вообще сегодня мне кажется, что это был конфликт поколений. Я вот тоже сейчас на пирсинг у своей дочки не могу спокойно смотреть.

Другим признанным центром движения было кафе “Русский чай” возле ресторана “Столичный”, что напротив бывшего музея Ленина. “Хиппаны” традиционно пили там пятикопеечный чай, а затем спускались в легендарную “Трубу” на площади Октябрьской революции – нынешнем Майдане, – где покупали не менее дешевый натуральный кофе. Иногда милиция даже разгоняла там шумные тусовки приезжих неформалов. Другими “хипповскими” кафе считались “Морозка” – кафе “Морозиво” напротив Бессарабского рынка, “БэЖэ” на Большой Житомирской, “Зустрич” на Прорезной, а также уже забытые “Кофе по-восточному” и “Кобза”. А в знаменитой кафешке с народным названием “Париж”, которая вплоть до 1988 года работала на улице имени Парижской коммуны, с неформалами “тусовались” даже Параджанов и Балаян.

Стражи порядка искали в среде хиппи “косившую” от армии молодежь и всеми силами “трудоустраивали” нигде не работающих “тунеядцев”.

– Меня лично насильно работать никто не заставлял – делится воспоминаниями Валентин. – Старались давить “общественным порицанием”. Приходили к моей матери, ныли, чтобы она на меня “повлияла”, так как я им статистику порчу. Я в итоге и согласился. Работа тогда ведь тоже была немного “хипповская”. Я вот в библиотеке работал, если так можно сказать: читал книги запоем, учил стихи наизусть, так еще и деньги платили. Эх, вернуть бы сейчас молодость!..

 

Воспоминания современника

 

Пять сантиметров свободы

В киевской школе №172, в которой я учился в первой половине восьмидесятых, порядок был строгий. Каждое утро в раздевалке военрук (почему-то это дело доверяли именно военруку) лично проверял длину волос, которая не должна была быть больше пяти сантиметров на затылке или двух пальцев военрука. Те, у кого волосы были длиннее, в школу не допускались, а грозный военрук давал им из своего кармана по двадцать копеек на самую дешевую стрижку. И первый “бунт” учащихся в нашей школе был связан именно с этим, когда почти все старшеклассники демонстративно постриглись “под ноль”. Как сейчас помню линейку, на которую были выведены наши тогдашние “скинхеды”, чихвостить которых приехали даже деятели из райкома комсомола. Хотя райком, наверное, имел немало проблем с нами, тогдашними восьми-девятиклассниками. Например, в одну ночь на крыше самого высокого в микрорайоне дома появилось (в 1986-м году-то!) сине-желтое знамя, сшитое учениками с соблюдением правил конспирации: проникновением на чердак в три часа ночи, со своими навесными замками, которыми мы закрыли все выходы, и даже замочные скважины забили гвоздями. Увы, уже в пять часов утра тот дом оказался окружен милицейскими машинами, флаг был сорван, а дворничиху, бьющуюся в истерике, забирали, как свидетельницу в “воронок”. После этого в школах района появились комсомольские агитаторы, рассказывавшие о тлетворном влиянии “украинского буржуазного национализма”. Наш класс, например, получал огромное удовольствие от осознания того, что на стене, за спинами комсомольских активистов, был нарисован мелом огромный тризуб – просто агитаторы не имели представления о том, как выглядит нынешний украинский герб.

Дискотеки запрещались, а с направлением “хэви-метал” школьная администрация боролась беспощадно, поэтому у каждого школьника дома находились фотографии Мика Джаггера, вырванные из книги “Отрута масовим тиражем”. Эти фото были единственным стоящим местом книги, которая уверяла, что название группы “КИСС” расшифровывается, как “киндер-СС”. Школьники времен перестройки и Чернобыля, конечно, диссидентствовали во всем, в чем только было можно. А так как в советской стране все было зарегулировано до мелочей, то именно мелочам уделялось больше всего внимания. Например, хорошим тоном считалось прийти на уроки всем классом в вышиванках. Или выйти на урок физкультуры в “семейных” трусах и галстуках-“лопухах” поверх футболок. Конечно, это была по советским меркам невиданая дерзость, по сегодняшним критериям – мелочи, но именно эта “пятисантиметровая свобода” дала нашему поколению смелость восстать против советской власти и “вибороти” независимую Украину. Как бы пафосно это ни звучало.