Вы заметили, что архитектурная жизнь Киева стала в последнее время какой-то скучной? Ни новых проектов, ни скандальных строек. В это смутное время «Газета по-киевски» напросилась в гости к одному из самых известных архитекторов – Сергею Бабушкину. Поговорить о «застое» и вообще…

Уж кому-кому, а Бабушкину всегда удавалось развеять скуку градсоветов и заставить обывателей выползти из квартир на площадь. Вспомните хотя бы дом-«монстр» на ул. Грушевского, 9а, проект которого был разработан в его мастерской. Или новый облик площади Независимости.

Идею застроить набережную Днепра со стороны правого берега тоже озвучил он. Кроме того, единственный в Киеве действующий «небоскреб» – 34-этажный деловой центр «Парус» в начале бульвара Леси Украинки – это тоже Бабушкин. Мы не вправе оценивать профессионализм, но по скандальности и масштабности проектов этот архитектор давно и прочно удерживает лидирующие позиции среди коллег.

Встречу Сергей Вячеславович назначил в своем офисе на ул. Владимирской, который впору называть «домом Бабушкина». Четыре нижних этажа этого здания, построенного по проекту Бабушкина, занимают мастерские, которыми он руководит, ООО «Архитектурный союз» и ООО «Архитектурное бюро «С. Бабушкин», а на двух верхних этажах располагаются его личные апартаменты, попросту – квартира. Так что из дома на работу и обратно он добирается на лифте.

В ожидании встречи коротаю время на первом этаже, в кафе, которым, как оказалось, сотрудники офиса пользуются бесплатно (в разумных пределах, разумеется). Через некоторое время в коридоре возникает оживление: приехал шеф. Как всегда, элегантен, подтянут, сдержан. Кажется, годы нисколько его не меняют.

Беседуем в кабинете на четвертом этаже, который он делит с сыном Александром, тоже архитектором. За окном – ремонт: кроют террасу на уровне четвертого этажа. Здесь планируется разместить макет Киева, работу над которым уже много лет ведут сотрудники мастерских Бабушкина. Авторы утверждают, что более полного и точного макета города на сегодняшний день не существует. По окончании монтажа туда обещают водить экскурсии.

– Уже больше года градсоветы проводятся нерегулярно, какие-то масштабные или просто интересные проекты рассматриваются редко. Чем вы объясните такие перемены?

– Я уже год не был на градсовете. Думаю, заседания не проводятся из-за того, что никто ничего не строит. Или неправильный состав совета. Туда же всех по блату втолкали. Есть фирмы, которые состоят из двух человек, и эти фирмы представлены в градсовете двумя людьми. Это о чем-то говорит, наверное? А вот таких аксакалов, как Кривоглаз, Шарапов, там уже нет. И фамилии Бабушкин нет в списке членов градсовета. А ведь у нас было неписаное правило: все бывшие главные архитекторы города пожизненно оставались членами градсовета.

Впрочем, я вообще считаю, что градсовет не нужен. Говорю это как многолетний председатель этого органа. Он ничего не решает, все зависит от председателя. Право подписи есть только у него. И нигде в мире нет градсоветов. В Европе при мэрии есть госструктуры, которые выдают разрешения на строительство. Там работают не архитекторы, а инженеры.

Они же следят за соблюдением строительных норм и правил. Все остальное, в том числе архитектурная эстетика, – дело инвесторов и приглашенных ими архитекторов. А на обсуждение выносятся только крупные объекты, финансируемые из бюджета. У меня, кстати, есть копия документа, датированного 1927 годом, когда были созданы градсоветы, и там написано, кто должен быть членом градсовета. Это крестьяне, рабочие, студенты, врачи, инженеры, слесари, интеллигенция – короче, все социальные слои общества.

– Получается, 80 лет назад градсовет был прообразом общественных слушаний. А вы считаете, обсуждение проектов общественностью вообще не нужно?

– Приведу пример. Несколько лет назад в Киев приезжал Норманн Фостер. Первый архитектор в мире. Он что, у главного архитектора Киева должен спрашивать, как ему проектировать? Или общественность будет ему советовать? Если это человек №1 в своей отрасли, то нет такой должности, нет ни у кого таких знаний, которые позволили бы советовать ему, как проектировать.

– Но Фостера далеко не все и не везде признают архитектором №1.

– Более того, его в Киеве даже не приняли. Я пришел к Присяжнюку (тогдашнему главному архитектору. – Авт.), говорю: «Фостер». А он: «Зачем он нам нужен?» Шпара (председатель Союза архитекторов Украины. – Авт.) тоже сказал: «Зачем он здесь нужен?» К мэру, Омельченко, его даже не пустили.

Омельченко только на следующий год узнал, что в Киев приезжал Фостер. А ведь Киев был первым городом в СНГ, куда приезжал Фостер. Он влюбился в Киев, так много потом добрых слов говорил о городе, так много идей мы с ним обсуждали, как Киев должен застраиваться, и как все произошло… Так нужен нам такой градсовет, такой главный архитектор? Я считаю, нет.

– Как же без главного архитектора?

– Да ведь на всех бумагах стоит подпись начальника ГУ архитектуры, а не главного архитектора. И должность эта должна быть чиновничья, на ней не обязательно архитектору быть. Достаточно хорошего инженера или даже просто умного и порядочного человека с высшим образованием.

Вы спрашиваете, а как же архитектурная эстетика, опыт проектировщиков? Это проблема заказчика, который платит деньги. Если проект окажется плохой, он никогда не построит здание, оно упадет раньше. И на градсовете никто не определяет устойчивость здания – для этого есть эксперты, инженерные службы, которые ведут архнадзор, технадзор.

– В таком случае вы наверняка одобряете назначение новым главным архитектором Киева Сергея Броневицкого, окончившего строительный факультет.

– Думаю, это правильно. Представляете, начальником главного архитектурного управления будет честолюбивый, молодой, красивый, умный человек! Он, наверное, должен создать что-то новое. Это лучше, чем архитектор, которому уже под 65 и который прекрасно понимает, что близок финиш, больше работать на госдолжности не дадут, и он только и думает, как бы дожить до пенсии и уйти ветераном труда.

– А как вы оцениваете работу Василия Присяжнюка на должности главного архитектора, которого как раз и «ушли» на пенсию по возрасту?

– Никак. Куча замороженных, брошенных объектов по всему городу.

– Так ведь кризис…

– Кризис прежде всего у людей в головах. Уже лет пять. Киев должен развиваться, как нормальный европейский город. Когда этого не происходит, тогда и появляются экономически не выгодные, а потому «замороженные» объекты. А насчет кризиса экономического – во-первых, мы же понимаем, что он не вечен.

А во-вторых, этот кризис, наверное, был нужен, потому что все уже с ума сошли от сверхприбылей. И нужно было, чтобы все остановились и подумали. Потом, кризис – это еще и время отдохнуть. Мы вот, как сумасшедшие, приходили на работу в 7 утра, а уходили в 11–12 ночи, без праздников и выходных. Разве это жизнь? Это неправильно. Вот кризис нам и напомнил, что есть КЗоТ, который нужно соблюдать.

– А чем вы занимаетесь, помимо работы? Есть у вас хобби?

– Мое хобби – это дети.

Детей у Сергея Бабушкина аж семеро. Старший, которому уже исполнилось 33 года, – доктор экономических наук, защитился в Брюсселе. Третий сын – Александр – тоже архитектор, работает с отцом. После того, как одна из дочерей вышла замуж, в квартире с отцом остался жить лишь младший сын, семи лет от роду. Вот и все, что пожелал рассказать о своей семье Сергей Вячеславович.

– Проектируя свое жилище, вы наверняка воплотили свое представление об идеальном доме. Как выглядит мечта архитектора Бабушкина?

– Ну, жилище… Пойдемте, покажу. Когда создавал – думал, буду там жить. Но на самом деле я им почти не пользуюсь. Встаешь утром, глаза еще не протер – уходишь на работу. Вечером приходишь домой усталый – и уже какая разница, как выглядит этот дом. А кто там живет? Женщина, которая помогает мне по хозяйству. Я ей говорю: «Какая вы счастливая, что тут живете». А она говорит: «Да, и домой уходить не хочется».

– Сколько у вас комнат?

– Одна. Но большая. Я вообще не люблю дверей, коридоров – ничего. У меня все открыто. За дверями только детская зона и спальня.

Двухэтажной квартира выглядит только снаружи. Внутри каждой комнате – точнее, зоне, поскольку дверей между ними действительно нет, – отведен «свой» уровень. Огромная гостиная, не менее просторная детская. На пол-этажа выше – кабинет, в котором тоже хоть танцуй. Пару ступенек – и комната с тренажерами.

– Вот тут я провожу каждое утро по два часа, – комментирует хозяин.

Опять ступеньки – и столовая, она же комната отдыха с домашним кинозалом. На небольшой возвышенности, как будто на сцене, – рояль. «Мой младший учится играть», – не без гордости сообщает хозяин.

– А дизайн интерьера тоже вы продумывали?

– Жена. Она банкир, но у нее очень хороший вкус.

В спальне бросается в глаза непривычная деталь: подзорная труба перед окном. С балкона открывается вид на Печерск. И стройки, краны…

– Вон «Парус», – показыват вдаль Бабушкин. – И вон то здание строится по моему проекту. – Взмах в другую сторону. – И то, и вон то…

– Так вы прямо отсюда ведете архитектурный контроль и надзор за своими проектами? – показываю на трубу.

– Все так думают, но я, если честно, еще не пользовался, – смущается хозяин. – Это друзья мне подарили.

– Сколько же всего отсюда видно ваших зданий?

После недолгой паузы:

– Наверное, около десяти, я еще не считал.

«На закуску» хозяин приглашает пройти в помещение, которое я совершенно не ожидала увидеть на пятом этаже многоэтажки. Это… бассейн. Настоящий, глубокий, длиной 24 метра.

– Проплываю 40 бассейнов в день, моя норма, – скромно заявляет Сергей Бабушкин.

А вот о том, что это первый в Киеве бассейн, запроектированный выше уровня первого этажа, скромно умалчивает. Меня просвещают его коллеги.

В квартире, как будто, есть все для комфортной жизни, но, тем не менее, кажется, что опустевший дом тяготит его создателя.

– Я вообще пришел к выводу, что проектировать нужно размером с мой офисный стол, что-то такое маленькое и уютное, – говорит создатель проектов небоскребов. – Чтобы был диван, телевизор, до чайника дотянуться легко было, не вставая, до лепешек или пряников. Чтобы все, что нужно, было на расстоянии вытянутой руки.

– Это в вас усталость говорит…

– Нет, не усталость. Такое бывает, когда запроектируешь что-то большое, а потом понимаешь, что это в жизни уже не нужно.