Конечно, передо мной был аэростат! Удерживаемый канатами, он плавно парил над тем местом, где ныне расположен «новодел» Михайловского Златоверхого собора. На переменах вся школа поднималась на Боричев Ток, откуда лучше всего было видно этот предпраздничный небесный объект, запутавшийся в седых космах низких ноябрьских облаков. Ночью по нему шарили лучи специально установленных армейских прожекторов, как будто воссоздавая картину военных лет, когда такие же аэростаты заграждали землю от бомб противника. В ночь на шестое ноября на «дирижабель», как называли летучий объект подольские мальчишки, вывесили красный флаг – в знак наступления семидесятого юбилея Октябрьской революции.

В конце восьмидесятых главный праздник СССР уже не вызывал массового народного энтузиазма, но отмечали его с удовольствием – как выходной и хороший повод для семейных и дружеских посиделок. Все портила лишь утренняя обязаловка, согласно которой преподаватели и студенты, рабочие и инженеры по разнарядке формировали праздничные колоны. В них загоняли как убежденных антисоветчиков, так и равнодушных к политике любителей поспать хмурым ноябрьским деньком. 

Впрочем, этим гражданам тоже было чем заняться в рядах демонстрации трудящихся киевлян, которая медленно двигалась сквозь моросящий дождь, направляясь от Красной (Контрактовой) площади до Площади Великой Октябрьской революции – нынешнего Майдана, где на невысокой трибуне, сняв с седой головы обычную черную шляпу, смотрел на проходящих людей Владимир Щербицкий – тогдашний лидер УССР. Молодежь еще с вечера покупала в винно-водочных магазинах портвейн и водку, которую неизменно «выкидывали» на прилавки в предпраздничные дни, и хитро подмигивали друг другу, вышагивая где-то в средине колонны, под неодобрительными взглядами партийных и идейных участников демонстрации. Позднее это праздничное спиртное распивали прямо в подворотнях. Или же дома, за праздничным столом с неизменным оливье и гренками, которые украшали латвийские шпроты. В этот день за столом часто говорили о политике, обсуждая вчерашнюю вечернюю передачу «Программы Время», продолжавший ее «Прожектор перестройки», запретные радиоголоса и анекдоты про Брежнева и еще популярного Горбачева. Те, кто просидел утро дома, у телевизора, рассказывали подробности московского военного парада, и то, в каком порядке стояли на Мавзолее члены Политбюро, споря о достоинствах и недоставках того или иного члена партийной верхушки. Разговоры об обновлении и переменах обсуждались вполне открыто, с привлечением друзей семьи – однако это обновление совершенно не мыслилось тогда вне рамок СССР и социализма. А их участники и поверить не могли в то, какие внезапные и тотальные перемены застигнуть их всего через несколько лет, перевернув с ног на голову привычный и хорошо знакомый мир.

Мне, школьнику, было скучно слушать эти скучные застольные разговоры. Вместе с друзьями со школьного двора мы отправились в дальний пеший поход к загадочному серому «дирижабелю». Взобравшись по крутому, и еще не изуродованному Андреевскому дому, который радовал взгляд плохо отремонтированными, но целыми и настоящими ломиками конца прошлого века, мы вскоре вышли к верхней площадке фуникулера. Аэростат казался отсюда совсем близким и очень большим, а удерживающие его канаты терялись где то в вечернем тумане Владимирской горки. Доступ к ним прикрывал военный патруль с праздничными красными повязками на серых шинелях. Брат одного из моих друзей, недавно демобилизовавшийся «афганец», получивший в двадцать лет боевую медаль, вступил с ними в разговор о тяготах службы. Разочарованные, мы узнали что аэростат не остался с военных времен, а бы изготовлен специально по случаю праздника на киевском авиазаводе. 

Постояв на Владимирской горке, мы спустились к Крещатику и будущему Майдану, попутно полюбовавшись на недавно отстроенный белоснежный Музей Ленина – нынешний Украинский дом. Здесь, на площади Октябрьской революции, вовсю шел праздник. Милиция не давала открыто пить спиртные напитки, но и не трогала слегка подгулявших граждан, которые то и дело забегали в крещатицкий гастроном, где еще не закончилась выделенная к празднику водка, или спускались в «Шайбу», на чашечку хорошего и недорогого кофе. Над Майданом-1987 неслись «Два кольори», «Рідна мати моя», и другие украинские советские хиты, в вперемешку с народными песнями. Их распевала веселая компания, восседающая на краю огромного, выключенного на зимний сезон фонтана – знаменитой «Рулетки», которую потом бессовестно уничтожат при строительстве торгашеского «Глобуса». Над головами у празднующей «прихипованной» молодежи виднелись большие портреты Ленина, Маркса и Энгельса – каждый из них украшал один из недавно построенных домов на северной стороне Площади Октябрьской революции. А с другой ее стороны, у основания высокой лестницы перед гостиницей, тогда еще носившей имя «Москва», стоял весьма скромный, как по нынешним временам монумент Владимиру Ленину, в окружении фигур солдата, рабочего и матроса. 

Никто из киевской публики, гулявшей здесь  в тот ноябрьский вечер, не подозревал, что этому монументу отмеряно существовать не более трех с половиной лет. И что на гранит этой площади придут бывшие участники октябрьских демонстраций, которые начнут борьбу за совсем другую жизнь, которая по-разному обойдется с судьбами киевлян. Из четырех киевских мальчишек, которые ходили смотреть «дирижабель» вечером 7 ноября 1987 года, один только автор до сих пор живет в своем родном городе и родной стране.

Утром следующего дня с нашего балкона уже не было видно необыкновенного серого аэростата. Хмурое осеннее небо казалось без него пустым и особенно скучным. А на ветвях высокой березы болтался запутавшийся шарик, улетевший ввысь на вчерашнем параде. Полусдутый, он терялся среди по-праздничному яркой осенней листвы.