Справка «ФАКТОВ»
Академия наук Украины основана декретом гетмана Скоропадского ровно 90 лет назад. 27 ноября 1918 года состоялось Учредительное собрание академии. Организатором и первым президентом АН УССР стал академик Владимир Вернадский. Советская власть не признавала гетмана Скоропадского лидером Украины, поэтому до обретения независимости в 1991 году юбилеи академии отмечались в феврале — именно в этом месяце 1919 года постановлением Совнаркома УССР была создана Академия наук. Но 17 лет назад академии вернули дату ее основания — 27 ноября. В этот же день 90 лет назад родился и будущий президент Национальной академии наук Украины Борис Патон.


«22 июня 1941 года под бомбежкой мы пешака добирались в КПИ на защиту дипломов»



— Вы родились на Шулявке, не в самом респектабельном столичном районе. В юности драться из-за девушек приходилось?


— Приходилось, — взгляд Бориса Евгеньевича Патона потеплел. — Только это происходило уже не на Шулявке, а после переезда в город. В те годы Шулявка была еще окраиной Киева. Мы переехали из профессорского корпуса КПИ, где я родился, на улицу Тимофеевскую, 21 (сегодня Михаила Коцюбинского). Тут я начал учиться в 52-й школе, которую давно уже закрыли. В ее здании на улице Богдана Хмельницкого, примерно напротив улицы Пирогова, теперь находится другое учреждение. В этом месте я и дрался. Но особым забиякой не был.


— Разве вы не 79-ю школу заканчивали?


— Да, позже из 52-й я перешел в 79-ю. Тогда она находилась на площади Спартака, около театра Франко. В этом здании теперь находится компания «Киевэнерго». В 79-й школе я как-то умудрился в одной четверти девять двоек получить! Правда, текущих, не четвертных. Потому что влюби-и-ился…


— Вот это да! А я еще не поверила, когда узнала, что из-за двойки по философии вы остались без красного диплома КПИ.


— И это правда. Действительно, в семестрах я учился на пятерки. Но вдруг на экзамене по марксизму-ленинизму отхватил двойку! И как я ни зубрил на каникулах гранит марксизма-ленинизма, пересдал экзамен только на четверку. Не поставили мне «отлично».


— Надо было шпаргалками запастись, на удачу пятак под пятку подложить.


— Не-е, подкладывать не подкладывал, а шпаргалка — дело полезное. Если у тебя зрительная память хорошая, значит, даже при написании запоминаешь материал. Полезная вещь, скажу я вам. Только на экзамене ее доставать не нужно.


— Мало того что вы родились в один день с Академией наук Украины, так еще и диплом защитили 22 июня 1941 года. В вашей биографии просто эпохальные совпадения!


— 22 июня 1941 года нас, рабов божьих, отправили на защиту дипломов. И мы пешака — я с улицы Михаила Коцюбинского — отправились в КПИ. На площади Победы (тогда Евбаз) попали под бомбежку. Немцы бомбили 43-й авиазавод, находившийся за «Большевиком». Мы оказались настолько несведущи, что побежали укрываться от бомб в подворотню. Хотя по всем военным канонам надо удирать на открытое пространство. Слава Богу, все обошлось.


Бомбежка прошла, и мы добрались в КПИ. Моя работа была полностью готова. Я благополучно ее защитил. Даже с отличием. Но повезло и тем, кто благодаря войне смог представить на защиту незаконченный диплом.


В первые дни войны молодого инженера Бориса Патона командировали на судостроительный завод «Красное Сормово» в Горький, где выпускались подводные лодки, а потом перевели на Урал, в Нижний Тагил. Здесь эвакуированный из Киева коллектив Института электросварки под руководством академика Евгения Патона, отца Бориса Евгеньевича, создавал лучший средний танк Второй мировой войны


Т-34. Причем патоновцы разработали такое оборудование, чтобы любая девочка (ведь мужчины воевали на фронте) могла варить несокрушимую советскую броню.


День Победы в СССР начали праздновать с легкой руки Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева с 1965 года. Тогда в газете «Правда» вышла большая статья о роли науки в приближении нашей Победы. Из всех упомянутых в ней ученых опубликовали портреты лишь двух академиков — Андрея Туполева и Евгения Патона. Как и предсказывал маршал Тухачевский, Вторая мировая стала войной моторов, а не лихих кавалерийских атак, как представляли Буденный и Ворошилов. В Великой Отечественной победили те, у кого была более совершенная техника. В значительной мере успех советских технологий определили патоновская сварка и танковый дизель, созданный на Харьковском паровозовагоноремонтном заводе имени Малышева.


«Крестным моего отца был Великий князь Вячеслав Романов»



— Ваш отец, Евгений Оскарович Патон, вступил в партию в 74 года, уже будучи Героем Социалистического Труда. Не поздновато ли?..


                                                             — Почетное звание Героя Социалистического Труда Евгений Оскарович получил 2 марта 1943 года, еще находясь вместе с коллективом института в эвакуации в Нижнем Тагиле. Тогда он написал заявление в партию, в котором изложил свой жизненный путь и сознался в том, что на заре советской власти не верил, что она сможет успешно руководить государством. Но когда отец увидел трудовой подъем советского народа на строительстве Днепрогэса, индустриализации страны, сравнил обстановку во время русско-японской войны 1904-1905 годов и борьбу народа в годы Великой Отечественной, счел совершенно необходимым вступить в партию. Что он и сделал.


Свое заявление Евгений Оскарович передал Никите Сергеевичу Хрущеву. А Никита Сергеевич передал его товарищу Сталину. Сталин рассмотрел заявление и, вопреки уставу ВКП(б), освободил академика Евгения Патона от прохождения кандидатского стажа. В партию отца принимали решением              Политбюро.


— Кто бы мог подумать, что знаменитого академика Патона, принятого в члены ВКП(б) с разрешения самого Сталина, крестил Великий князь Вячеслав Романов…


— Это правда. Мой дед, Оскар Петрович Патон, был консулом Российской империи в Ницце. Здесь в марте 1870 года родился Евгений Патон. Тогда на французские курорты съезжалась вся российская аристократия. Неудивительно, что крестным младенца оказался Великий князь. Правда, в действительности его кто-то замещал. Но в документах значится именно князь Романов.


Кстати, православная церковь и сегодня настолько организованна, что в книге церковных записей можно найти день рождения и всех крестных Евгения Оскаровича. Уже теперь, когда можно свободно общаться с французами, мы нашли эти материалы в церкви в Ницце.


Отец Бориса Патона был строгим и требовательным человеком. Ветераны-патоновцы помнят, что их директор Евгений Патон, случалось, стоял на мраморной лестнице с часами в руках и выразительно поглядывал на вбегающих запыхавшихся работников. А в 8.55 начинал торопиться и сам — Евгений Оскарович приступал к работе минута в минуту. Стал легендой случай, произошедший на одном из совещаний в ЦК Компартии Украины. Приглашенный на него академик Евгений Патон, недолго послушав обсуждение, собрал свой портфель и уехал в институт со словами: «Мне здесь делать нечего. Работать надо!»


Если сотрудник приходил к директору Евгению Патону с просьбой выделить кусок стали, Евгений Оскарович требовал чертеж использования металла и только потом подписывал заявку.


До сих пор сотрудники Института электросварки имени Евгения Патона стараются писать на обратной стороне использованного листа — экономят. Батя, как все любовно называли Евгения Оскаровича за частое обращение «батенька», сам писал заявления «Прошу откомандировать меня в Москву» на малюсеньких клочках бумаги. Когда перед войной Патона назначили советником по машиностроению в Москву и помощник принес ему роскошные листы белой бумаги, академик вернул их назад со словами: «А у вас чего-нибудь попроще нет?»


— В этом году знаменитому мосту Патона исполнилось 55 лет. Слышала, вы предлагаете расширить мост до восьми полос?


— Думаю, этот мост уникален. Построить его должны были еще до войны. Уже началась стройка, но грянула война, и все прекратилось. После войны Евгений Оскарович как мостовик (это его первоначальное образование, сварщиком он стал позже) решил, что на месте деревянного Наводницкого моста, просуществовавшего до самой войны, необходимо строить автодорожный сварной! Появился мильо-о-он противников этой идеи. Как обычно. Но он стоял на своем. И только Никита Хрущев верил и поддерживал Евгения Оскаровича. Своей властью Хрущев усмирил недоброжелателей и утвердил решение, что мост обязательно должен быть сварной. А построить его надо из конструкций, изготовленных на заводе металлоконструкций имени Бабушкина в Днепропетровске!


Вот там эти балки и были сварены, слава тебе, Господи, и мост был открыт 5 ноября 1953 года. К сожалению, Евгений Оскарович не дожил трех месяцев до его открытия. Хотя мост уже был готов, когда отец еще был жив.


Мост рассчитывался на прохождение 10 тысяч машин в сутки! А сегодня бывает, что за день по нему проезжает 86 тысяч машин. Вот какая разница! По всем нормам и правилам мост должен проработать 80 лет. 55 из них он уже отработал.


Мы сначала соглашались с расширением моста («мы» — это Институт электросварки), а теперь возражаем. Потому что это будет уже другой мост, не мемориальный. А во-вторых, все-таки это не то, что нужно. Сняли на мосту трамвай — это хорошо. Сделали резервную полосу посередине — тоже хорошо. Конечно, мост надо модернизировать, но не нужно никаких восьми полос. Вместо этого лучше построить новые мосты. Слава Богу, Григорий Кирпа (бывший министр транспорта. — Авт.) начал строить автодорожно-железнодорожный мост. Но и этого мало. Киеву надо еще по крайней мере пять мостов.


«Четыре раза в неделю обязательно посещаю бассейн. И сегодня до работы плавал»
— В 1975 году вам предлагали возглавить союзную Академию наук, но вы отказались.


— Это был сложный момент. Тогда первому секретарю ЦК Компартии Украины Щербицкому позвонил секретарь ЦК КПСС Михаил Суслов и передал пожелание Брежнева видеть меня на посту президента Академии наук СССР. В то время президент Академии наук СССР академик Мстислав Келдыш тяжело заболел и подал заявление с просьбой об освобождении. Сначала у Мстислава Всеволодовича был склероз брюшной аорты. Специально прилетевший из Штатов профессор Дебейки (консультировавший позже и Бориса Ельцина) прооперировал Мстислава Всеволодовича, поставил шунт из синтетического материала. Но склероз напоминает ржавчину: после чистки появляется в новом месте. У Келдыша начал интенсивно развиваться склероз сосудов головного мозга.


Предложение возглавить союзную Академию наук мне передал Владимир Васильевич Щербицкий. Как раз после майских праздников Владимир Васильевич попросил меня зайти. Я поблагодарил первого секретаря ЦК Компартии Украины: «Спасибо за честь», но от лестного предложения категорически отказался. «У меня тут огромная загрузка — Академия наук, Институт электросварки…» Щербицкий снял трубку, попросил меня помолчать и передал мой отказ Суслову. «Как? — повысил голос Михаил Андреевич. — Это же просьба Леонида Ильича! Передайте Патону, чтобы завтра же был у меня в Москве».


Мы со Щербицким подошли к окну, он спросил: «Вы хорошо подумали? Это же союзная академия, вся страна!» — «Ну и что? Хочу работать в Украине с вами!» — «Да и я не хочу, чтобы вы уезжали». Мы посмотрели друг на друга и едва сдержали слезы от нахлынувших чувств.


На следующий день я был в Москве. Прямо с Киевского вокзала отправился к вице-президенту союзной академии, чтобы заручиться его поддержкой, но он уже знал о позиции Суслова, поэтому на его помощь рассчитывать не приходилось. Вместе мы отправились к заведующему отделом науки ЦК КПСС Трапезникову, а от него уже втроем — к Суслову. Целый час я слушал серого кардинала (так называли Михаила Суслова. — Авт.), а потом не выдержал и сказал: «Михаил Андреевич, вообще на такую должность палкой не загоняют!» Он посмотрел на меня: «Ну хорошо, возвращайтесь в Киев, после 9 мая мы пригласим вас для окончательного решения вопроса».


Из ЦК я поехал в Президиум АН СССР к Келдышу: «Мстислав Всеволодович, должен вам сказать, что меня…» — «Так это я посоветовал», — спокойно прервал меня академик. «Но зачем вам уходить? — настаивал я. — Вы выдающийся президент, на своем месте. Приезжайте отдохнуть к нам на Украину (я взял на себя смелость сказать, что его приглашает Щербицкий), отдохнете, наберетесь сил». — «Я не могу к вам приехать — у меня нет ни одного костюма, ни одной рубашки», — пожаловался Мстислав Всеволодович. Мне стало больно и понятно: если бы президент Академии наук СССР был в добром здравии, не просил бы об отставке.


Из ЦК КПСС по этому вопросу мне больше не звонили. Вскоре президентом АН СССР был избран академик Анатолий Петрович Александров.


Академик Александров — один из основоположников советской атомной энергетики, родился в Тараще под Киевом, учился в той же 79-й киевской школе, что и позже Борис Патон, но, в отличие от Бориса Евгеньевича, закончил Киевский университет, получил специальность физика-ядерщика. Во время войны вместе со знаменитым Курчатовым занимался размагничиванием кораблей Балтийского флота. И всегда с удовольствием носил заколку для галстука в виде подводной лодки, которую ему подарили подводники. В послевоенные годы работал над созданием ядерного реактора для электроэнергетики.


Еще в 1979 году Академия наук Украины выступила против строительства второй очереди ЧАЭС, то есть 3-го и 4-го блоков. Академик Борис Патон обратился к Владимиру Щербицкому с предупреждением о возможных катастрофических последствиях концентрации в районе Припяти и Днепра, в бассейне которых проживают десятки миллионов людей, новых атомных станций и развития уже действующих.


Первый секретарь ЦК КПУ сообщал об этом в ЦК КПСС. Президент АН СССР, директор Института атомной энергии имени Курчатова академик Александров в феврале 1986 года позвонил Патону и выразил удивление позицией украинской академии. И раздраженно добавил: «Атомные реакторы настолько безопасны, что их можно сооружать на Красной площади». — «Ну и сооружайте!» — в сердцах бросил Борис Евгеньевич.


В июле 1986-го Анатолий Александров приехал в Киев, посетил послеаварийный Чернобыль и признал: «Вы были правы, Борис Евгеньевич!»


— К идее сварки живых тканей вас подтолкнула операция на шейке бедра?


— Журналистский такой оборотик… — улыбается Борис Евгеньевич. — У меня уже две ноги поломаны, а не одна! Вот ту, о которой вы говорите, я поломал на водной монолыже в июне 1995 года.


— На море?


— Тут, на Днепре. Я как раз в этот день прилетел из Крыма с празднования 70-летнего юбилея «Артека» и поломал ногу. С этой операцией закончились мои воднолыжные увлечения, теннис тоже отпал, и я перешел на плавание. Четыре раза в неделю обязательно посещаю бассейн. И сегодня до работы плавал. Всем советую!


Борис Евгеньевич не стал распространяться, что совсем недавно за разработку технологии сварки живых тканей получил Государственную премию Украины. Естественно, вместе с коллективом, принимавшим участие в воплощении этого ноу-хау в жизнь. Причем от премии отказывался до последнего. Так как, помимо множества обязанностей, академик Борис Патон является еще и председателем Комитета по Государственным премиям Украины. Поэтому считает, что самому себе присуждать что-либо некорректно. Но научная общественность настояла.


До этого проводили многочисленные исследования по соединению двух кусочков ткани. Что значит «сварить»? Это подвести ток, нагреть ткани до такой температуры, чтобы не прожечь, чтобы не свернулся белок, и только потом соединить. Специалисты Института электросварки разработали сверхточную автоматическую технику, способную поддерживать необходимый тепловой режим, приспособления для удержания тканей и так далее. На сегодняшний день в Институте


Шалимова, госпитале СБУ, в ряде других клиник и больниц Киева и других городов Украины уже проведено около 30 тысяч операций по сварке живых тканей.


…Говорят, перед выпиской из больницы Борис Евгеньевич спросил хирургов, чем они резали его кость. И был поражен ответом: «Механической пилой». Появившись в институте, Борис Евгеньевич пригласил нескольких ближайших сотрудников и поставил задачу: «Давайте попробуем резать кость лазером». Попробовали — получилось!


— Поделитесь секретом своего творческого долголетия. Может, вы по Амосову питаетесь?


— Нет. Николай Михайлович просто пил много… Воды! Воды! И мало ел. А я нормально ем, но немного. А самое главное — Амосов это тоже подчеркивал — нужно работать! Нужно получать удовлетворение от своего труда и от своей жизни! А если ты только хнычешь и скулишь, то ничего хорошего не будет.


— На своем 90-летии сто граммов выпьете?