Если быть откровенным, не то что сейчас, но даже сто лет назад, по мнению и по желанию властей, проблемы проституции в стране «не существовало». «Единичные» жрицы любви совершенно не делали погоды. В государстве царили «самодержавие, православие, народность». Правда, в секретных документах констатировалось, что по подсчетам специальной комиссии, в начале 1890-х годов в России насчитывалось 1262 официальных дома терпимости, 1232 тайных притона, 15 365 «проститутных домов терпимости» и свыше 20 тысяч практикующих одиночек, но обыватель, не выезжавший, как правило, за пределы собственной волости, о реальном масштабе грехопадения и не догадывался. Патриархальный Киев «тогда сильно отличался от нынешнего, и разница эта заключалась не в одной внешности города, но и в нравах его обитателей, — отмечал Николай Лесков. — Мне жаль лишенного жизни Печерска и облегавших его урочищ, которые были застроены как попало, но очень живописно. Из них некоторые имели также замечательно своеобразное и характерное население, жившее неодобрительною и даже буйною жизнью в стародавнем запорожском духе. Таковые были, например, удалые Кресты и Ямки, где «мешкали безсоромнія дівчата», составлявшие любопытное соединение городской, культурной проституции с казаческим простоплетством и хлебосольством. К этим дамам, носившим не европейские, а национальные малороссийские уборы, или так называемое «простое платье», добрые люди хаживали в гости со своею «горілкою, с ковбасами, с салом и рыбицею», и «Крестовскія дівчатки» из всей этой приносной провизии искусно готовили смачные снеди и проводили со своими посетителями часы удовольствий «по-фамильному».

Были среди них даже по-своему благочестивые: эти открывали свои радушные хаты для пиров только до «благодатной», т. е. до второго утреннего звона в Лавре. А как только раздавался этот звон, казачка крестилась, громко произносила: «радуйся, Благодатная, Господь с тобою», и сейчас же всех гостей выгоняла, а огни гасила.

Это называлось «досидеть до благодатной»…

С целью создания иллюзии подлинной благочинности, категорически запрещались «к печатанию объявления о книгах, в которых описываются извращения половых чувств, неестественные наклонности, о средствах к предупреждению беременности, о средствах против полового бессилия, о предложении вступить в незаконную связь, о секретных приютах для рожениц». Согласно циркуляру министра внутренних дел, объявления, касающиеся венерических и всякого рода женских болезней, должны были излагаться кратко, без описания болезней, а объявления о позировании не должны были содержать описания красоты тела или физических свойств модели». Вот она — подлинная государственная и общенародная нравственность ушедшей эпохи!

Богомольный Киев, конечно же, болезненно реагировал на такое явление, как проституция. Еще бы, город, где «крестили Русь», не мог порочить себя наличием всяческих домов терпимости и жриц любви. С ними боролись весьма решительно. Историк Михаил Рыбаков справедливо отмечает, что в иные времена весь Андреевский спуск был переполнен «домами беззаконной терпимости». Ревностный хранитель православия, путешественник и писатель Андрей Муравьев потребовал от генерал-губернатора Иллариона Васильчикова (дело было незадолго до кончины этого чиновника в 1861 году) «очистить гору, окруженную многочисленными церквями, от нечисти». Что, собственно, и было выполнено. Уже упоминаемый мною исследователь утверждает, что жители глухой окраинной улицы Ямской сами упросили власти организовать официальные бордели, переезжавшие с Печерска в связи с мощнейшим строительством фортификационных укреплений, именно здесь, чтобы получать от этого прибыль, замостить наконец-то дорогу, устроить канализацию и водопровод, открыть ресторации, словом, сделать местность привлекательной для квартирантов. Однако, спустя несколько десятилетий, домовладельцы все той же Ямской, так и не дождавшись улучшения жизни, а только натерпевшись всяческих лишений (это описал Александр Куприн в «Яме»), слезно просили запретить здесь официальные и тайные притоны, даже переименовать недоброй славы улицу. Репутация местности привела к тому, что здесь совершенно отсутствовал спрос на жилье, а имеющиеся квартиры страшно упали в цене. Квартиросъемщики шантажировали домовладельцев, что, мол, в любой день готовы съехать в более приличное место, и отказывались на предложение разоренных хозяев хоть сколько-нибудь повысить плату за жилье.

В крупных городах всего мира существует такое понятие, как «кварталы красных фонарей». А вот киевские кварталы оставались «зелеными». Все дело в том, что район, где были сосредоточены всевозможные легальные и неофициальные бордели, а также «апартаменты» частных предпринимательниц, граничил с обширным Байковым кладбищем, большими незастроенными участками «нового строения», военными полигонами и т. п. На последних в свободное от занятий время успешно выпасались кони, коровы, козы… С наступлением сумерек, когда владельцы притонов зажигали над подворотнями своих домов фонари, их красный цвет в равной степени отпугивал животных, которые начинали неистово ржать, мычать, блеять и т. п., наводя ужас на всю округу. Если добавить к этому близость кладбищ, становится и вовсе жутковато. Именно поэтому, по неофициальной договоренности всех заинтересованных лиц, киевские «Ямки постепенно окрасились в зеленый цвет». Так продолжалось до двадцатых годов прошлого века, когда советская власть «решительно и бесповоротно» уничтожила всевозможные «Зойкины квартиры». На самом деле искоренить этот человеческий порок совершенно не удавалось еще никому из смертных, ведь гетеры и публичные дома существуют с глубокой древности. О них нам известно благодаря многочисленным памятникам культуры древнего мира и средних веков. Кстати, власть предержащие, хотя внешне и осуждали порок, но не слишком усердствовали в закрытии официальных домов терпимости. На мой взгляд, помимо экономической выгоды, они влияли и на политическую жизнь города. Притоны отвлекали людей от суровой обыденности, а главное, от опасных вольнодумных размышлений на тему все той же политики. Хотя и существовал возрастной ценз на право посещения публичных домов, услугами их пользовались и очень молодые люди. На это закрывали глаза, правда, опасались дальнейшего падения нравов, а также неприятных эпидемий. Из-за того, что многие студенты, посещающие притоны «шумною толпой», заканчивали оргии скандалами, а то и поножовщиной, владельцам борделей было предписано закрывать свои заведения не позже часа ночи, однако если посетитель обещал вести себя достойно, он мог остаться у своей гетеры на всю ночь.

Градация киевских «храмов любви», как и в любом крупном европейском городе, насчитывала несколько уровней: от элитных — с комнатами изысканных интерьеров соответствующего направления, роскошными будуарами, ванными комнатами, отменной домашней кухней и изумительными винами, до подлинно пролетарских — с деревянными кроватями, в которых наряду с любовниками весьма комфортно чувствовали себя и разные насекомые. Распространение такой страшной болезни, как сифилис, бича всех торгово-промышленных и портовых городов, вызывало негодование в среде рафинированной интеллигенции и аристократии. Не видя социальной причины явления, они забрасывали письмами протеста всевозможные городские инстанции. Более всего доставалось Управлению внутренних дел и медицинскому департаменту. Последние находили возможность расширить сеть практикующих врачей-венерологов, установили им определенные льготы. В некоторых частных благотворительных клиниках были устроены бесплатные койки для лечения малоимущих слоев населения. Не секрет, что именно они чаще других становились жертвами распутной любви.

Общественная мораль требовала полного и безоговорочного искоренения зла. Уже на подходе к Киеву благородные монахи из числа добровольцев настоятельно не рекомендовали богомольцам посещение некоторых улиц и поселение в сомнительной репутации гостиницах и меблированных комнатах. Городские власти были вынуждены регламентировать распорядок работы узаконенных борделей и нещадно боролись с распространением неофициальных притонов. Так, всем официальным проституткам Киева предписывалось регулярно проходить медицинское освидетельствование. Без такового они к работе не допускались, а владельцы «домов терпимости» лишались, говоря современным языком, патента и лицензии на право занятия трудовой деятельностью. Существовала в Киеве и неофициальная артель проституток со своей общей кассой. Из нее проституткам, выходящим «на пенсию» или потерявшим здоровье вследствие непосильного ежедневного (точнее, еженощного) труда, назначалось пособие, наиболее заслуженным жрицам любви устанавливалась постоянная пенсия. Денежные субсидии выдавались в зависимости от «личного вклада каждой в приумножение артельной кассы». На самом деле проститутки откладывали в «опчественную кружку» сколько могли, а заработки каждой из них зависели, согласитесь, от многих объективных и субъективных факторов.

А вот еще уникальная информация о проводах «жриц любви» на заслуженный отдых. По воспоминаниям одного киевского старожила, записанным мною с его слов, «в назначенный день жрицы многих домов терпимости и их постоянные клиенты собирались в киевском кафе-шантане на закрытое мероприятие. После обильных возлияний и угощений с ее ноги снималась туфелька, в которую каждый клал какую-нибудь ассигнацию либо золотое изделие. Если гетера была заслуженным работником отрасли, снималась туфелька уже с другой ноги. Вотум недоверия к какой-нибудь проститутке выражался иначе. Перед ней ставили деревянный башмак, в который ссыпали тридцать медных копеек…»

Конечно же, тема, выбранная мною сегодня для рубрики «Старый город», особенно в преддверие международного женского дня, весьма щекотлива. Но слов из песни не выбросишь. Хотим мы этого или нет, но проституция как социальный институт и институт культуры (или бескультурья, как кому угодно) была, есть и будет, тем более в таком древнем, большом и многоликом городе, как наш златоверхий Киев. И с этим нужно считаться.

P.S. В поисках иллюстраций к этой статье я наткнулся на множество дореволюционных открыток «эротического содержания», но, увы, из-за ужасающей их откровенности так и не отважился воспроизвести хотя бы одну, дабы не опорочить уважаемую газету и блюстителей нравов. Мало ли что!

В статье использованы фотодокументальные материалы из коллекции Жоржа Басси (Франция), фондов Государственного кинофотофоноархива Российской Федерации. За содействие в подготовке этого материала автор благодарит коллектив Отдела редкой книги Национальной Парламентской библиотеки Украины