Артистка незаурядного исполнительского темперамента и высокого профессионализма, Ирина Калиновская свободно ориентируется в многогранной стилистике органной музыки разных эпох. Нередко она редактирует и впервые исполняет новые произведения украинских композиторов. Не ограничиваясь сольными концертами, она часто выступает в ансамблях с вокалистами и инструменталистами, гастролирует в Украине, Европе, Америке.

Ирина Николаевна, не секрет, что в советские времена органная музыка была в почете…. 

— Не могу сказать, что в почете, но была тяга к незнакомому. Наши культура и музыка не предполагали звучания органа. Ведь во время службы в православных церквах звучит только хоровое пение. В нашей культуре орган не традиционен, кроме Западной Украины, где в католических храмах эти инструменты предполагались изначально, но за годы атеизма были разбиты и украдены. Так что органная музыка в Украине начиналась практически с нуля. С приездом профессора Арсения Котляревского в Украину и благодаря поддержке тогдашнего министра культуры Сергея Безклубенко (1977—1983) удалось заказать инструменты, построить залы, создать органный класс в консерватории. Наш Дом органной и камерной музыки был открыт тоже благодаря Котляревскому: Киев готовили к Олимпиаде-80 и в том числе отреставрировали костел. Ведь до этого здесь был и склад, и глушилка “голосов”, и архив. 

С акустикой здесь нет проблем — в храме все звучит идеально. Другое дело, что орган стоит не на своем традиционном месте. Он должен находиться на балконе над входом, а там, где он стоит сейчас, — место алтаря. Звук идет сверху и возникает впечатление, что на тебя льется глас небес. Хотя почему его используют только в религиозных целях?.. Это король музыкальных инструментов, он звучит как симфонический оркестр, как чудо природы! Ведь во время службы задействована тысячная доля его возможностей. А то, что уже показываем мы — профессиональные музыканты, — это концертное исполнение, которое раскрывает во всей красе спектр безграничных возможностей этого богатейшего инструмента. 

Сколько сейчас в Украине залов органной музыки и какова их посещаемость? 

— В советское время старались создать зал органной музыки в каждом областном центре. Сегодня судьба органных залов сложная и печальная: они отдаются, продаются, сдаются и в итоге уничтожаются вместе с инструментами. При этом решение принимают люди, которые не имеют понятия, сколько это стоит. Если же начать восстанавливать и покупать заново — нужны миллионы долларов. Храмы передаются общинам. Но, скажем, в Восточной Украине у католической церкви немногочисленные приходы. Если в европейских странах стараются привлекать не только прихожан, но и всех желающих, приглашая на концерты, то у нас все с точностью до наоборот. Мы передаем залы церкви, и на этом все заканчивается. Посещаемость служб низкая, и прекрасное помещение никак не используется, а сам сложный дорогой инструмент уничтожается, как это произошло в Виннице, где над ним варварски надругались, разбив палками, железками. Уже потом его перевезли как дрова в другой храм. Инструмент же ни в чем не виноват! Органные залы исчезают, и с ними огромный пласт музыкальной культуры. 

В Ялте орган стоит в лютеранском храме, переданном малочисленной немецкой общине. Стоил инструмент огромных денег, и сейчас приходит в негодность, потому что за ним никто не следит. Действительно, лютеране отправляют свои службы, но все остальные жители и гости Ялты не могут послушать классическую органную, камерную, вокальную музыку. Это ведь был очаг культуры, как филармония. Например, у нас в Национальном доме органной и камерной музыки Украины есть и хор, и оркестр, и различные камерные коллективы… даже в филармонии не осталось столько хороших солистов, сколько у нас. 

Культурные центры закрываются, а взамен не построено ни одного зала, где бы качественно могла звучать музыка. 

Насколько сузилась география ваших гастролей? 

— Скажу просто: сейчас гастролей нет. Раньше этим занимался “Укрконцерт”. Теперь его нет. Долгие годы никто никуда не ездил, но в последнее время филармонии потихоньку стали оживать (средств, правда, у них как не было, так и нет, все на дотациях да плюс долги). И только потому, что меня знают, так как я давно гастролирую, мне звонят и приглашают: “Вы не могли бы к нам приехать? только извините, у нас нет денег”. Иногда наскребут 150 грн., но понятно, что едешь не ради этого мизерного гонорара, а для того, чтобы доставить людям радость, вспомнить город, с которым связаны приятные воспоминания. 

Остались еще органы в Донецке, Харькове, Ровно, Хмельницком, Одессе. Есть еще в Белой Церкви, но гонорар у них — 32 грн. Я там иногда выступала, потому что близко и постоянно есть необходимость обкатать новую программу. Причем директор (Царство ему небесное) оплачивал маршрутку только в одну сторону — 6 грн. Я смеялась: “Мне попросить в Белой Церкви политического убежища?”. Конечно, гастроли — это большая работа. Всеми организационными вопросами занимаешься сам… 

А существует ли в Украине такая профессия, как импресарио, который организовывает гастроли артиста? Доводилось ли вам сотрудничать с таким человеком? 

— Ничего нет. Это черная дыра. Вряд ли кто-то заинтересован в подготовке менеджеров концертной деятельности, особенно в свете того, что теперь в европейской столице нет даже нотного магазина. Нам ничего не надо?.. И потом попробуйте с нуля создать те же залы, выучить специалистов… мы или супербогатая нация, или недальновидные люди. Это больно и обидно. 

На Западе, кстати, единственный инструмент, которым не занимаются импресарио, — это орган. Дело в том, что у них этот инструмент используется только в церкви, и музыкантов такого высокого уровня, как у нас, — единицы. Будете смеяться, но в любом европейском городе всегда найдется 5—10 мест, где можно послушать орган, но… им достаточно, чтобы человек мог дотянуться до педалей, руководил хором и нажимал на две клавиши. Все. Да и орган как концертный инструмент на Западе не пользуется популярностью по той простой причине, что кажется, все его слушают постоянно: конфирмация, свадьба, служба. И когда мы играем концертную программу, то выясняется, что многие впервые услышали, каким замечательным может быть этот инструмент. Мы же показываем всю музыкальную палитру, используя все богатейшие возможности органа. 

Музыканты старой школы чувствуют себя там очень хорошо, уверенно. Да и вообще наше музыкальное образование, особенно полученное в Москве, Ленинграде, Киеве, ценилось во всем мире. А вот с молодым поколением — проблемы. 

Как на Западе воспринимают ваши выступления и тот репертуар, с которым вы приезжаете? 

— Европа сейчас повернула голову в нашу сторону, проявляя интерес к нашим композиторам. Когда приглашают, то просят, особенно в Германии, чтобы привозили современную украинскую музыку. Там и тайно, и явно надеются на то, что обновление придет с Востока. И наша современная музыка, новые веяния намного интереснее, чем у них. Когда, например, меня приглашают в Германию, то все время просят новинки, и я готовлю произведения Леси Дычко, Владимира Губы, Вячеслава Назарова, Виктора Гончаренко. 

Недавно завершила цикл из 17 концертов “Бах и его семья”. Дело в том, что мы знаем творчество Иоганна Себастьяна Баха, но гениальной была вся семья — музыку писали и братья, и зятья, и дети… и эту музыку мы представляли на концертах. Обидно, что один раз в концерте сыграешь — и все. Никто не проявил заинтересованности в том, чтобы это записать. На радио мне ответили: мы постараемся прислать машину, но не гарантируем — у нас нет бензина. А это была первая уникальная возможность услышать музыку того времени, которая никогда здесь не звучала. С нотным материалом у нас в стране дефицит. Поэтому для данного цикла я привозила его из поездок: покупала, брала в библиотеках, дарили друзья-органисты. Дело в том, что когда я училась, то все наши нотные магазины были обеспечены относительно недорогой немецкой нотной литературой. Как потом я узнала, это был жест доброй воли, компенсация за ущерб, нанесенный войной, — ноты у нас продавались ниже себестоимости. 

Возвращаясь к проблеме записи концертов. Для того чтобы сохранить уникальный материал для потомков, нужны специальная аппаратура (кстати, в нашем Доме органной музыки записывать можно только ночью, когда не работает метро, потому что от грохота поездов сотрясается все здание), звукорежиссеры и большие деньги, которых я не зарабатываю. 

Как вы относитесь к конкурсам? Является ли активное участие в них путем к успеху? 

— Сейчас это едва ли не единственная возможность, чтобы тебя узнали и услышали, о тебе заговорили. Участие в конкурсах позволяет артисту сравнить свои способности и возможности со способностями других исполнителей. Понять, кто ты есть и на каком уровне находишься. Хотя, как мы знаем, не все конкурсы объективны, всегда есть место субъективным и даже политическим моментам. Опять-таки, когда мы приезжали как представители Советского Союза, сильного, мощного государства, и наши музыканты котировались, и когда ты выходил на сцену, знал, что за твоей спиной — мощная школа, то и отношение к тебе было соответствующее. Потому что пройти отбор в Москве — это иногда сложнее, чем выиграть на международном уровне. Была огромная страна, в которой было много талантливых людей. Что такое сейчас Украина, что она может сегодня предложить культурному сообществу? У нас же остались единицы выдающихся педагогов и исполнителей. Все, кто мог, уехали, осталось несколько человек в консерватории. Это надо быть вторым Моцартом, чтобы заставить себя слушать где-нибудь в Германии. Нам сейчас сложно, а будет еще сложнее. Например, дочь на конкурсы я возила сама за свои деньги, а не за счет государства. А сколько у нас талантливой молодежи, которой некому помочь! Сейчас Китай впереди планеты всей. Китайцы учатся по всему миру, их много, они трудолюбивы и, участвуя где-то за рубежом в конкурсе, ты обнаруживаешь, что раньше тебя о себе уже заявили 10 китайских исполнителей. 

Раньше было трудно выехать, а теперь трудно заявить о себе. В стране в свое время существовало крепкое среднее звено — сеть музыкальных школ, училищ, — классическое образование, благодаря которому могли появиться личности. Сейчас пробиться сложно, поскольку нужны деньги, а государство не помогает, и меценатов нет. Раньше в Чернигове работала прекрасная фабрика по выпуску музыкальных инструментов, в частности пианино, которые могли быть конкурентоспособными. Но ее просто-напросто разорили. Сначала ее выкупил голландский предприниматель, а потом его выгнали с отрядом омоновцев, и производство закрылось. Отечественные инструменты приходят в негодность, и теперь пианино не самого хорошего качества надо привозить из Германии, Чехии, потому что на хорошее у рядовых граждан не хватит денег. Богатые не хотят учить своих детей музыке, поскольку это бесперспективное занятие, ведь раньше для выпускников после любого института существовала система распределения. Сегодня же работы нет. Открываю записную книжку, все мои коллеги — кто умер, кто за рубежом. То же самое у моей дочери. Одна подружка в Германии, вторая в Австрии учится, а третья переучилась на бухгалтера и теперь зарабатывает в десять раз больше, чем она получала после консерватории. 

А как изменилась публика за те четверть века, которые вы на сцене? 

— Был период шока в 1991 году, когда Дом органной музыки опустел. Но постепенно ситуация выровнялась, и сейчас зал полон. Это то, ради чего стоит жить. Невзирая на наши зарплаты, выходишь, видишь глаза благодарных людей. Публика у нас самая лучшая. 

Был как-то случай. После концерта ко мне в артистическую заходит мальчик странной внешности: одежда в заклепках, голова выбрита по бокам и завершает это ярко-зеленый “ирокез”. У него слезы на глазах, он смотрит на меня с восторгом и говорит: “Я первый раз в зале и не представлял, что такое есть вообще в жизни”. Сказал, что очень благодарен за концерт и в следующий раз придет с девушкой. Оказывается, молодежь, которая, как нам кажется, живет другими интересами, тоже нуждается в хорошей музыке. И если медленно, но уверенно закрывать оставшиеся концертные залы, то мы у будущего поколения отнимем даже возможность узнать, что они потеряли.