Оптимистический проспект: впечатления москвича о Киеве(окончание)

В отличие от остального Крещатика жизнь здесь продолжается большую
часть суток, вплоть до утра. Пивных павильонов, террас, ларьков на этой
четной полукруглой стороне площади много. Хуже с биотуалетами, которых
я просто не видел, а в соседнем «Макдоналдсе» дверь в туалет
«закодирована» и открывается кодом на чеке. Ловко придумали.

С торца площади веером разбегаются шесть улиц — две параллельно
Крещатику и четыре ведут в старый Верхний город, так что над площадью в
отдалении виднеются позолоченные купола Святой Софии. Архистратиг
Михаил, долго отсутствовавший, лет десять назад вернулся на площадь.
Постояв на колонне над нулевым километром, он уже в новом веке
перелетел на восстановленные Лядские (или Печерские) ворота, через
которые вела дорога из Верхнего города на Печерск.

Прежде чем перейти на другую сторону площади, стоит поговорить о
подземном Киеве. Киевляне с большим энтузиазмом отнеслись к освоению
подземного пространства. Вскоре после пуска киевского метро в ноябре
1960 года и сооружения первого на Украине подземного перехода под
Европейской площадью был построен разветвленный подземный переход под
Крещатиком, с торговыми точками и входами в метро — знаменитая «Труба».
Здесь пооткрывались «стекляшки», в которых можно было ночью выпить кофе
и перекусить, будто ты не в скучном советском Киеве, а в каком-нибудь
Нью-Йорке, где бурлит ночная жизнь. В новом веке на Крещатике появились
целые торговые подземные комплексы — под Майданом «Глобус» (очень
напоминающий комплекс на Манежной), а под Бессарабской площадью
«Метроград», который против «Глобуса», конечно, «легковес»: здесь
тесно, душно, низкие потолки, как и в переполненной «Трубе». Глобус
сегодня безусловный фаворит подземного Киева. Киевляне охотно гуляют
здесь целыми семьями среди дорогих бутиков, фонтанов и кафе, переходя с
яруса на ярус и устремляясь по подземной галерее в еще более просторный
и фешенебельный «Глобус-2», открывшийся на другой стороне Крещатика. В
этом новом «Глобусе» под самым куполом вертится самолетных размеров
пропеллер вентилятора, а внизу варится прекрасный крепкий кофе и есть
столики, где можно курить.

Доминантой этой стороны Майдана, да и всей площади, является
высоченная колонна с женской фигурой, символизирующей независимую
Украину, — монумент Незалежности Украины, воздвигнутый уже в новом
веке. Самое популярное здесь место — тротуарный фонтан, где в жаркие
дни топчутся босые дети и молодежь. Небольшие прохладные гейзеры бьют
здесь из-под ног, и радостный гомон стоит в воздухе, словно над детской
площадкой. С галереи бывшей консерватории (теперь это оперная студия
Национальной музакадемии) транслируется, как правило, ненавязчивая
современная музыка, слушатели с удобством располагаются на полукруглых
каменных скамьях. Но положение центральной площади столицы обязывает, и
в левом ее углу возвышаются «четверо в одной лодке»: князья Кий, Щек,
Хорив и сестра их Лыбедь. А в правом углу сидит суровый бронзовый
казачина с бандурой и прекрасно вылепленным конем. На народных
картинках этот казак Мамай чаще всего лиричен, меланхоличен — здесь же
он на державной службе, и потому суров и грозен, как истинный степной
ариец.

Вернемся все же на четную административную сторону Крещатика и
пройдем ее до конца скорым шагом. А потом развернемся и возвратимся не
спеша по бульварной стороне.

От Почтамта до ЦУМА

Боковой фасад Почтамта и следующего за ним административного здания
образуют в месте изгиба Крещатика так называемую административную дугу,
что очень украшает улицу (много скучнее было бы, если бы совсем не
длинный Крещатик просматривался из конца в конец). Здесь удачно
расположилось заведение «Шато» с пивоварней «Славутич», где разливают
свежесваренное пиво, дорогое и не очень хорошее.

Две большие арки в 7-этажном здании открывают проходы к помещению
государственной телерадиокомпании, уцелевшему с дореволюционных времен.
Когда-то с ним соседствовал «Гранд-отель», в котором находился один из
магазинов кондитерской фирмы семейства Балабухов. Прославленное
киевское «сухое варенье» этой фирмы (уваренные в сиропе цукаты, их так
и звали иногда — «балабухами») считалось образцовым, и его пудами
закупали состоятельные гурманы и монархи Европы. Угол Крещатика и
Прорезной благодаря Ильфу и Петрову все знают как «рабочее место»
Паниковского. Симпатичный памятник этому комическому персонажу,
воплощенному Зиновием Гердтом, установлен в сквере чуть выше по улице
Прорезной.

Следующий квартал Крещатика начинается с министерского здания с
большим книжным магазином «Планета» внизу — раньше, помнится, здесь

торговали книгами соцстран. За ним чудом уцелевшее здание
дореволюционного внешторгбанка архитектора Лидваля, напоминающее
флорентийские ренессансные палаццо и, как ни странно, не выламывающееся
из застройки. И снова админздание с магазином «Фарфор» на первом этаже.
А дальше… палатки «повстанцев». Что за палатки? Революция же
закончилась. Но нет, молодежь требует отставки городского головы
Омельченко. Пока что это предложение уйти в отставку «по-хорошему».
Здание мэрии пикетчики не блокируют, только около полудня устраивают
малолюдный митинг с мегафонами. Нашему Александру с его фототехникой

снова не повезло: юный бунтарь обозвал его агентом СБУ (службы
госбезопасности) и в крайнем раздражении скрылся в палатке. Александр
недоумевал:

— Вы же вышли на площадь, у вас здесь политическая демонстрация — и
вы против того, чтобы вас фотографировали?! Заканчивается квартал еще
одним уцелевшим в войну и перестроенным конструктивистским зданием
ЦУМа. У входа в него, на углу растет неказистая липа, которой, по
словам краеведа Макарова, лет полтораста. Зачем и как пощадили взрывы и
пожары это единственное на Крещатике довоенное дерево — загадка.

Необходимо сказать, что представлял собой прежде этот квартал между
Прорезной и Фундуклеевской, сегодняшней Богдана Хмельницкого. Здесь
находился Малый Пассаж, но своей популярностью квартал был обязан
огромному скоплению кинотеатров. Кино в Киеве знали с 1896 года, сюда
приезжали сами братья Люмьер, братья Патэ десятилетие спустя открыли
свой филиал, здесь гастролировал в 1913 году комик Макс Линдер, тогда
же познакомивший крещатицкую публику с «последним писком» — танго. Кино
поначалу крутили в паноптикумах, цирках и ярмарочных балаганах. Как
только ни называли эти первые кинопередвижки и иллюзионы в наспех
приспособленных помещениях (вроде перестроечных видеосалонов): и
электрохроматограф, и эдисоноскоп, и даже генеральный электробиограф.
Только с появлением кинопроката возникли стационарные, специально
оборудованные кинотеатры с наклонным полом. Самый большой из этих
дореволюционных кинотеатров, на 1 100 мест, находился как раз на месте
нынешней мэрии.

Последний квартал

Уцелевший целый квартал старого Крещатика вообще-то разочаровывает.
Для мифа о старом Крещатике и киевском ренессансе было бы лучше, чтоб
его взорвали в первую очередь. Типичная застройка рубежа XIX—XX веков,
но именно ее заурядность заставляет задуматься об одной важной вещи.

Город — это всегда некий замысел, который его обитатели пытаются
осуществить сообща, часто об этом даже не подозревая, и когда их
витальность и твор

ческая энергия бьют ключом, самые заурядные декорации
преображаются и расцветают. Выдерните фантастически окрашенную
тропическую рыбку из родной среды, и через полчаса на воздухе она у вас
посереет. Красочность истории с лихвой искупает архитектурную
недостаточность Крещатика.

Самое интересное здание в этом ряду — предпоследнее, занимаемое
сегодня Театральным институтом им. Карпенко-Карого. После киевского
еврейского погрома 1881 года здесь выступала актриса Сара Бернар,
приглашенная из Парижа богатыми киевлянами, чтобы поддержать
соплеменников (в зале на втором этаже, выделяющемся на фасаде
непропорционально большими окнами). А в начале 1920-х здесь открылся
муздрамтеатр имени композитора Лысенко, где некоторое время был деканом

и вел занятия «украинский Мейерхольд» — Лесь Курбас.

Если вычесть из этих ветхих зданий их историю, что останется? Я
поискал в этом квартале вареничную, о которой был много наслышан от
ностальгирующих бывших киевлян. Заведение называлось по-прежнему
«Старый Киев». В середине дня зал его был совершенно пуст, не считая
скучающего за столиком кавказца, который оказался буфетчиком и
официантом в одном лице. Вареников не было вообще, а про свой борщ он

отозвался так: «А что борщ — красный борщ он и в Африке борщ!» Двух его
ответов мне хватило, чтоб развернуться и выйти вон.

О, если бы этот борщ был красным, кисло-сладким, обжигающим, со
всем, что ему положено! Увы, такой в Киеве мне не удалось съесть ни
разу — даже в заведениях с неплохой репутацией. Отчего побурел
украинский борщ? Почему повсеместно «киевской котлетой» зовется ее
грубый муляж без всякой косточки? И отчего вареные раки у торговки на
конотопском перроне вкуснее, чем у ресторанного повара в Киеве? А ведь
кухня — одна из опор национальной жизни. Если немецкий пивовар или
французский винодел нарушит те

хнологию — их или посадят, или свои же
оторвут голову. Пригодился бы достоверный кулинарный гид по Киеву — да
где ж его взять? Пользуясь случаем, я спросил Татьяну из

«Премьер-Паласа» об одном из крещатицких ресторанов, куда подумывал
заглянуть. Ответ ее был красноречив: «Если я его не знаю, он не может
быть хорошим».

  Чрево Киева

Если Майдан — сердце Крещатика, то Бессарабская площадь с главным
киевским рынком, несомненно, его брюхо. Рассказывают, что ни по чему
так не убиваются бывшие киевляне в Новом Свете, как по творожку «как на
Бессарабке» и прочим украинским эксклюзивам. На Бессарабском рынке
почти все они высшего качества, что подтверждается их ценой. Вообще-то
цены на всех киевских продуктовых рынках в этом году обогнали
московские на 30— 50% — и это на Украине, где земля гудит от плодородия
и все растет,— киевляне глазам своим не верят. Но Бессарабка и в этом
отношении чемпион — килограмм колбасы домашней выделки здесь стоил этим
летом $20.

Под крышей Бессарабки чуть не половину площади занимают цветы и
похожие на торты красивые букеты. Много красной и черной икры
браконьерского вида — говорят, азовской. Нам с Александром удалось
взглянуть на торговый зал сверху. Охранники подвели нас к директору
рынка, и тот, слегка удивившись, любезно согласился проводить нас на
галерею, где расположилась администрация. Здание рынка было построено в
1912 году на деньги сахарозаводчика Бродского в модном стиле модерн.
Спроектировал его варшавский архитектор Гай, а насытил изобретательными
стальными конструкциями киевский инженер Бобрусов. Из окон галереи
рынок смотрелся как произведение прикладного искусства. Директор с
гордостью сообщил нам, что высота от пола до потолка в центре зала 40
метров. Я спросил: а кто покупатели, новые украинцы? Он уклонился от
прямого ответа, сказав, что люди готовы платить за качество и что этот
рынок никогда не был дешевым.

Уже выйдя из Бессарабки и перейдя дорогу, мы повстречали тех, кто
мог бы сделать рынки дешевле. Прямо на крещатицком тротуаре сельские
жительницы торговали своими овощами и фруктами, поскольку заплатить за
место на Бессарабском рынке им не хватило бы всей дневной выручки.

Но прежде чем покинуть Бессарабскую площадь, стоит оглядеться
кругом. Крещатик упирается здесь в очень импозантное здание в стиле
французского неоренессанса, бывшее столетие назад гостиницей «Орион»,
сегодня его подремонтировали и сдают в аренду учреждениям. В квартале
за ним, над которым торчат офисные башни австрийской фирмы «Макулан»,
родилась когда-то Голда Меир, о чем свидетельствует мемориальная доска,
и жил Шолом-Алейхем, давший в своих книгах Киеву малозвучное прозвище
«Егупец», что не помешало киевлянам в конце 90-х установить ему
памятник.

Крещатик переливается здесь в узкую горловину улицы Червоноармейской
(которая не выглядела бы такой тесной, не будь Крещатик на своей
финишной прямой так широк — 130 метров!). А направо вверх круто
поднимается в направлении вокзала бульвар Тараса Шевченко, обсаженный в
два ряда тополями. Из энциклопедии Макарова я выудил любопытнейший
сюжет о ботанической войне между тополями и каштанами. Суть его вкратце
такова. От изменения городского рельефа и ландшафта в первой половине
XIX века пострадали в первую очередь деревья (в результате — пыльные
бури, непролазная грязь и прочие прелести). В южных городах хорошо
растет акация, деревце неказистое, низкорослое, дающее дырявую тень.
Альтернативой могли стать липы (ау, Унтер-ден-Линден!) и вязы с их
плотной тенью и шаровидной кроной — их сторонницей была гордума. Царизм
в лице Николая I и его верного служаки, героя Бородино, однорукого
генерал-губернатора Бибикова, настаивал на тополях, которые тени почти
не давали, зато хорошо строились в шеренги и придавали вертикальное
измерение малоэтажной застройке (подобно кипарисам в средиземноморских
городах). А вольнодумство киевлян проявлялось в упорном и злонамеренном
высаживании ими конских каштанов — деревьев цивильного вида, в пору
цветения похожих на букет, с кронами, волнующимися от дуновения ветра,
словно женские юбки. Принимались указы, чиновники лишались постов,
деревья вырубались и вновь насаждались. Уже в послевоенное время победу
на Крещатике отпраздновали каштаны (дореволюционный Крещатик был почти
гол). Но Бибиковский бульвар, сменивший название, не сдался и
выстроился в торец Крещатику колонной тополей, которую возглавляет
уцелевший памятник Ильичу на цилиндрическом постаменте (трудно и даже
невозможно представить его под сенью каштанов, согласитесь). Такие вот
неслышные битвы кипят в городе — и на утомленной зноем плеши
Бессарабской площади это бросается в глаза, как нигде в Киеве.

Каштановый бульвар

Благодаря густой каштановой аллее утренние прогулки по Крещатику —
удовольствие. Но положение обязывает нас гулять в любое время. Что ж,
пошли.

Тесно расставленные под каштанами скамейки уже заняты отдыхающими
людьми всех возрастов и состояний. На одной скамье солдатики в
увольнении лопают мороженое и глазеют по сторонам. На другой — стайка
девчонок, не обращая ни на кого внимания, громко обсуждает свои
проблемы, попивает пиво и время от времени проверяет мобильники. На
третьей скамье присели пенсионер, вытирающий потный лоб носовым
платком, и бомж, оценивающий количество собранных бутылок-банок в своем
пакете. Вот сухощавый старик тащит куда-то два «тещиных языка» в
вазонах — один катит за собой в сумке на колесиках, другой прижимает к
груди. Еще один бомж, облюбовавший Крещатик, сидя на поребрике,
сосредоточенно читает журнал «Деловые люди». Продавщица соседнего лотка
не выдерживает, обращается к нему: «Слушай, вода в Днепре уже теплая,
ты бы сходил хоть искупался, что ли!» — но тот не слышит ее, журнальная
статья его явно увлекла. Перед аркой с выходом на улицу Лютеранскую
(где когда-то была немецкая колония) два исполнителя брейк-данса в
окружении плотного кольца молодежи извиваются на тротуаре на лопатках,
будто укушенные змеей (я-то полагал, все уже позабыли этот лежачий
танец перестроечных времен). На этом пятачке нередко устраиваются
всякие отборочные конкурсы самодеятельных исполнителей.

Монмартр на Крещатике

На ступенях под этой аркой я договорился в один из дней встретиться
с любимцем киевской молодежи и местной артистической богемы —
художником и драматургом Лесем Подервянским. Вот уж кто на Крещатике
должен чувствовать себя как рыба в воде, проживя здесь почти всю свою
жизнь. Выросший в очень интеллигентной семье, громкой славой своей он
обязан… матерным пьесам на украинско-русском суржике, а также своей
патрицианской внешности писаного красавца.

Мне захотелось взглянуть на Крещатик сверху, и Лесь согласился
отвести нас с фотографом в мастерскую своего отца в мансардном этаже
здания на Крещатике. Это одно из самых живописных и эффектных мест
послевоенного Крещатика — архитектурный ансамбль, спроектированный
главным архитектором Киева А. Добровольским (дома №№ 23—25—27).
Центральная высотка отступила вглубь и поднялась на гору, к ней ведут
ломаные марши лестниц, а в горе спрятался грот с кафе и рестораном (был
еще фонтан). Короля играет свита — и эскортом высотки симметрично
застыли внизу два 11-этажных дома, массивных и стройных одновременно, с
могучими и витиеватыми эркерами по углам, что делает их похожими на
испанские галеоны.

В одном из этих домов мы и поднялись на последний этаж. Внутри все
выглядело не так роскошно, как снаружи. В подъезде попахивало, лифт
тесный, какие-то двери с решетками — и то, что когда-то воспринималось
как «Монмартр на Крещатике», сегодня явило свою природу областного
худфонда или общаги с коридорной системой.

За тонкой дверью оказалась комната с неожиданно высоким потолком и
такими же давно не мытыми окнами. На подоконник пришлось взбираться по
лестнице, а оттуда уже через открытое окно выходить на разогретую
крышу, залитую битумом и огражденную грубым подобием балюстрады. Вид
отсюда открывался замечательный в обе стороны Крещатика, но мне
отчего-то было невесело, а Александра огорчило освещение в этот вечер,
и он почти не снимал. Поэтому мы скоро вернулись в душную мастерскую,
где, обливаясь потом, распили фляжку коньяка. Поговорили о Киеве и
Москве, об общих приятелях, об «оранжевой революции», наконец. Лесь ее
горячий сторонник и предсказывал такое развитие событий еще весной,
когда никто в это не верил.

— Ты что, еще и политолог? — спросил я.

— Та нет, я просто пророк, — отвечал он.

Мы немного попререкались, кто из нас больший пророк.

Лесь принялся расхваливать украинскую хату как экологически чистое
жилье: глина, камыш; хозяин умирает, стены обрушиваются, земля
всасывает и переваривает бренные останки, не оставляя отходов и следов.

Я возразил:
— А способен ты представить себе город из таких хат?

На этом мы закончили спор и вышли немного пройтись по Крещатику.
Лесь признался мне, что сегодняшний Крещатик выносит с трудом и снимает
с молодой женой квартиру на другом берегу Днепра, а сюда приезжает
только навестить родителей. Вот если бы уличная «оранжевая революция»
никогда не кончалась — другое дело, это было что-то! После этих слов
мне сделалось совсем грустно. Напоследок Лесь показал мне
закамуфлированный гастроном на этой стороне улицы, где я встал в
очередь за сухим вином, чтобы вернуться в гостиничный номер и принять
душ — июльский зной меня достал. Мы распрощались. Александр остался в
тротуарной толчее дожидаться с фотоаппаратом несказанного вечернего
света.

Другие берега

На нечетной стороне улицы также коечто сохранилось от старого
Крещатика. Двухэтажный дом 27-А был флигельком в глубине двора за
зданием «Интимного театра», где всходила когда-то звезда киевлянина
Вертинского и одессита Утесова, выступавшего поначалу в разговорном
жанре. Сейчас его делят Союз журналистов Украины, с входом с Крещатика,
и казино, с входом со двора. В крещатицких дворах меня удивило обилие
машин с номерами вроде 1111, 2222, 5555, из чего я заключил, что иметь
жилье на Крещатике по-прежнему считается престижным.

Помимо ансамбля с высоткой эффектнее всего на нечетной стороне
Крещатика смотрятся две великанские арки. Первая, высотой в 5 этажей, с
видом на уходящую вверх улицу Лютеранскую, и вторая, пониже, являющаяся
входом в жилищно-торговый Пассаж, построенный в начале Первой мировой
войны. Пассаж должны были перекрыть еще стеклянной крышей размером в
полквартала, да не успели, но и без нее он выглядит чрезвычайно
солидно, на уровне аналогичной питерской или рижской ансамблевой
застройки. Здесь было и есть самое элитное жилье на Крещатике. Здесь
жил окопный офицер, лауреат Сталинской премии по литературе и диссидент
Виктор Некрасов, эмигрировавший, когда стало окончательно ясно, что
Крещатик в Монмартр, а Киев в Париж не превратятся никогда. Между
упомянутыми двумя арками — застекленное здание 1960-х годов, не
вписывающееся в общий стиль застройки. На первом его этаже вход на
центральную станцию киевского метро «Крещатик» с замечательным
плиточным панно в фойе. Здесь же «Макдоналдс» и «Эльдорадо» — на месте
прежних мюзик-холла и ресторана «Метро». Лет сорок назад, говорят, это
было моднейшее место на Крещатике. Фарцовщики в баре, богема в
стекляшке по соседству…

На слова «Крещатик», «Киев» нанизаны такие разные города и улицы,
что только диву даешься. Где все эти крещатицкие иллюзионы, советские
вареничные и кинотеатры? Где магазины поставщика двора ЕИВ (Его
Императорского Величества) Брабеца, изготовлявшего, среди прочего,
сейфы с самострелами от взломщиков и пищеизмельчители для беззубых?
Кому что-то говорит сегодня имя песенника Павла Германа, которого
комиссары свозили в 1920 году на военный аэродром, и он сочинил для них
«Авиамарш» («Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»)? Где друзья-поэты
Гумилев и Мандельштам, добывшие в Киеве жен — Аню Горенко и Надю
Хазину? Где киевские философы Бердяев, Шестов и Булгаков — почему не на
киевских кладбищах? Как и другой Булгаков, нанесший Киев на
литературную карту мира? Я хочу только, чтобы читатель ощутил, какой
вал времени проносится в каменных берегах Крещатика.

Эту прогулку по Крещатику можно закончить на углу улицы архитектора
Городецкого. На правой стороне здесь находился Елисеевский гастроном,
оформленный не так роскошно, как в Петербурге и Москве, но
ассортиментом и постановкой дела им не уступавший. А через дорогу был
отель «Континенталь» (то, что от него осталось, «разжаловали» в учебный
корпус консерватории/музакадемии). В его номерах останавливался весь
цвет русской и советской культуры, места не хватит всех перечислить.
Эта улица, более чем уцелевшие здания на Крещатике, может дать сегодня
представление о богатстве и даже роскоши этого города до революции. А
пройдя ее до конца, вы выйдете к знаменитому «Дому с химерами»
архитектора, чьим именем названа эта улица.

Воскресный Крещатик

Уже семь лет по выходным дням с утра и до одиннадцати вечера
Крещатик превращается в пешеходную улицу — и это самая старая киевская
традиция, насчитывающая больше сотни лет. Даже когда посередине улицы
тек ручей, ежедневно совершался киевлянами променад, наподобие
описанного Гоголем в «Невском проспекте». Бомонд знал, по какой стороне
гулять ему, проститутки знали, на которую и в котором часу выходить им,
«гранильщики тротуаров» — жиголо, аферисты и бездельники — с них и не
сходили. В праздники на Крещатике устраивались всякие развлечения — и
это тоже давняя киевская традиция, ожившая в наши дни. Особое
удовольствие от выходных прогулок по Крещатику получали окраинные
жители, принаряжавшиеся по этому случаю.

Сегодня Крещатик пестр и во все дни недели заполнен новыми
окраинными жителями, преимущественно молодежью, и чинными приезжими
провинциалами с детьми, приехавшими «отметиться» на главной улице
столицы. Ни местного бомонда, ни толп иностранных туристов, увы, на
Крещатике вы сегодня не встретите. Сегодня — это такой бесплатный
луна-парк для малоимущих, желающих недорого развлечься во все дни
недели, но особенно по выходным.

Уже с утра в выходные дни он наполняется гуляющими людьми. С полудня
начинаются всякие массовые развлечения на огороженных площадках:
конкурсы скейтбордистов, брейк-дансистов, велосипедистов и караоке с
массовиками-затейниками и ди-джеями с мегафонами. На каждой площадке
своя, достаточно громкая музыка. Гоняют по проезжей части,
перестраиваясь, бригады роллеров с длинными флажками и какие-то два
балбеса на мотороллере с собственной музыкой — туда-сюда. Степенно
катаются велорикши с пассажирами и без (были в 1920-х такие
трехколесные «такси», звавшиеся циклонетками). Сектанты расставили
стулья на проезжей части, негромко проповедуют свое и раздают прохожим
печатную продукцию. На бульваре под каштанами не протолкнуться — все
тусуются отчаянно. Короче, удовольствие на любителя и в основном
молодого.

После праздника

Из интереса я вышел как-то на Крещатик к концу всех развлечений.
Перед одиннадцатью вечера Крещатик стал на глазах пустеть. Разбирались
последние площадки, смолкала музыка, перестали бить фонтаны, пошли
гурьбой машины. На тротуары, не дожидаясь утра, вышли уборщики. Им на
добровольных началах «помогали» многочисленные сборщики пустой посуды с
огромными мешками — для них это самое время заработка.

Проводив приятеля, возвращался в гостиницу я уже за полночь. В
закрывающемся лотке купил эскимо на палочке, на улице было все еще
душно. На Майдане задержался у группки музыкантов, играющих живую
музыку, и стал спускаться в «Трубу», чтобы выйти к гостинице. Вымерший
переход вдруг наполнился людьми: милиционеры выводили из дверей
закрытого метро шестерых молодцев, скованных попарно наручниками.

Прощай, зеленый город

Кажется, в песне как-то иначе пелось, да и про совсем другой город — но тоже южный. Пора было возвращаться.

В аэропорт нас отвез тот же Василий. Он уже не был так разговорчив
и, пока бегал за квитанцией счета, подыскал очередных пассажиров. Жизнь
— это такая штука, которая способна продолжаться без нас.

И странное дело, этот Крещатик, который я никогда не любил и
торопился всегда с него уйти, завладел на целый месяц моим сознанием и
воображением и что-то с ними такое сделал. Я знаю теперь эту улицу так,
как можно знать только близкого человека или родственника (с которым
можно поссориться, но невозможно порвать, потому что родственные
отношения не мы устанавливаем — это не вопрос доброй воли).

Так вышло и у меня с Крещатиком.