Город, любимый писателем до самозабвения, Киев Булгакова — гимназиста, студента, молодого врача и любящего супруга (в апреле 1913 года он венчался в церкви Николы Доброго с Татьяной Лаппа), остался там, за водоразделом, который наступил в августе 1914 года. Первая мировая война была только началом… конца Старого мира, блистательно опоэтизиризованного Мастером. Работа в военном госпитале, участие в знаменитом Брусиловском прорыве на Юго-Западном фронте в 1916 году; неожиданная командировка на Смоленщину в земскую больницу; и там, в феврале 1917 года, М.А. Булгакова застает революция.
У Ф.М.Достоевского в «Дневнике писателя» мы встречаем пророческие строчки: «Есть исторические моменты в жизни людей, в которые явное, нахальное, грубейшее злодейство может считаться лишь величием души, лишь благородным мужеством человечества, вырывающегося из оков…» «Безумие дней мартовских», т. е. Февральскую революцию, М.А.Булгаков как ортодоксальный монархист не принял. Вот строки из письма сестре Наде (31.12. 1917 г.): «…мне приснилось: Киев, знакомые и милые лица. Приснилось, что играют на пианино… Придет ли старое время? Настоящее таково, что я стараюсь жить, не замечая его… не видеть, не слышать!.. Я видел, как серые толпы с гиканьем и гнусной руганью бьют стекла в поездах, видел, как бьют людей. Видел… тупые и зверские лица…»
ПАРАД НЕМЕЦКИХ ЧАСТЕЙ В КИЕВЕ. 1918 г. ФОТО ИЗ ЖУРНАЛА «ДІАЛОГ: ІСТОРІЯ, ПОЛІТИКА, ЕКОНОМІКА»
В начале марта 1918 года (по н. ст.) М.А.Булгаков возвращается в Киев. Это будет предпоследняя весна, проведенная Мастером в Городе. Писатель, уехавший окончательно в 1919 году, несколько раз из Москвы приезжал в Киев; но вынести той политической, военной и экономической вакханалии, творившейся в Городе, он так и не смог.
После октябрьского переворота в Петрограде власть в Киеве перешла в руки Центральной Рады, опиравшейся на десятки тысяч фронтовиков-украинцев. К слову, миф о «триумфальном шествии Советской власти» и есть миф, — лишь на незначительной части территории бывшей Российской империи, в основном на несколько дней, власть переходила в руки Советов. Войска украинского социалиста Симона Петлюры с невиданной жестокостью подавили восстание рабочих-социалистов завода «Арсенал». Но очень скоро, 26 января (8 февраля по н. ст.), части Красной гвардии ворвались в Киев. Как писал А.Гольденвейзер: «Рада не имела ни физической, ни моральной опоры в городских массах. Что же касается деревни, то она безмолвствовала».
«Людей в шароварах в два счета выгнали из Города серые разрозненные полки, которые пришли откуда-то из-за лесов, с равнины, ведущей к Москве. Тальберг сказал, что те, в шароварах — авантюристы, а корни в Москве, хотя эти корни и большевистские» («Белая гвардия»). Пятый по счету переворот не заставил себя долго ждать — по итогам Брестского мира на штыках немецких и австро- венгерских войск 1 марта 1918 года возвратилось в Киев правительство Центральной Рады… В той же «Белой гвардии» читаем и представляем эту картину: «…пришли в Город серыми шеренгами немцы, и на головах у них были рыжие металлические тазы… После нескольких тяжелых ударов германских пушек под Городом московские смылись куда-то за сизые леса есть дохлятину, а люди в шароварах притащились обратно…»
С правительством Центральной Рады оккупанты (многие украинские историки стыдливо говорят, что их «пригласили») не церемонились: очередной переворот, освященный кайзеровскими штыками, был не за горами. «Пришел к власти» Павел Скоропадский, генерал из свиты свергнутого Николая II: «…на пасхе, в цирке весело гудели матовые электрические шары и было черно до купола народом… шароварам (петлюровцам. — С.М. ) крышка, будет Украина, но Украина «гетьманская…» Многие киевляне поверили в эту «оперетку» (напомним, М.А. Булгаков уже в Киеве) с монархическим оттенком. Но народ, прошедший горнила Февраля и Октября, был уже не тот, о возвращении Старого мира не могло быть и речи. В Киеве готовилось восстание; провинция фактически вышла из повиновения. В губерниях образовывались анклавы, в которых безраздельно властвовали атаманы. В Гуляй-Поле зарождалась республика крестьянского «батьки» Нестора Махно, непримиримого врага гетманской власти и поддерживавших ее оккупантов. А вот мнение ярого противника гетмана, крупного деятеля Центральной Рады Владимира Винниченко: «І що ж то за страшна, дика, безоглядно і цинічно-грабіжницька діяльність почалась! Це була просто вакханалія клясової помсти, здірства, насильств, отвертого грабіжу… кожне село, кожна селянська хата були обкладені контрибуціями, розмір яких вирішався самими поміщиками».
Иллюзорность надежд на приход очередных «спасителей» подчеркивается писателем ярко, гротескно. Николка Турбин в «Белой гвардии» пишет на печи: «Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку, — не верь. Союзники — сволочи». Сам не веря себе, Шервинский говорит там же: «…в одесском порту разгружаются транспорты: пришли греки и две дивизии сенегальцев». М.А.Булгаков пошел с братьями защищать Гетмана от С.Петлюры, а П. Скоропадский… бежал с немцами. Вспомним полковника в «Белой гвардии»: «Гетман сегодня около четырех часов утра, позорно бросив нас на произвол судьбы, бежал!» С приходом войск С.Петлюры начались расстрелы офицеров, юнкеров, еврейские погромы. Но новая власть была также обречена. О причинах поражения Директории УНР пишет В.Винниченко: «В Киеве неукраинское население просто горело ненавистью к украинской власти… Атаманы, например, пренаивно думали, что можно военным способом заставить неукраинскую буржуазию украинизироваться». Чего стоил «приказ» в марте 1919 года, по которому «в три дня» надо было «организовать украинизацию вывесок». С.Петлюра «самодовольно ездил по улицам и радовался украинским надписям над магазинами. Для атаманской (а особенно петлюровской) психики этого было достаточно: лишь бы была показная, декоративная сторона».
У киевлян возникает ощущение потери ценности жизни (рассказы М.А.Булгакова «Необыкновенные приключения доктора», «Я убил»). В январе 1919 года писателя мобилизуют в армию УНР: «С получением сего, предлагается вам в двухчасовой срок явиться в санитарное управление для получения назначения… Вот эта самая блистательная армия, оставляющая трупы на улице, батько Петлюра, погромы и я с красным крестом на рукаве в этой компании» («Я убил»).
Из дневника киевского врача (о приходе в феврале 1919 г. большевиков): «… На Крещатик вышли они под звуки «Интернационала». Публика кричала «ура», все снимали шапки… «Обиженные и униженные» подняли головы повыше. Громко шли разговоры об буржуях, которых теперь тьма в городе… Меня уплотнили (21.02.19 г.)… и мобилизовали (22.02.19 г.)… Какой бессмысленной кажется вообще жизнь! И от этой бессмысленности ощущается ужасная усталость». При большевиках внешне «порядка» было больше, но… подвалы ЧК стали заполняться, начался «красный террор» — пытки заключенных, расстрелы, реквизиции.
ДЕМОНСТРАЦИЯ НА КРЕЩАТИКЕ ВБЛИЗИ ГОРОДСКОЙ ДУМЫ В ПЕРВЫЕ ДНИ ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 1917 ГОДА. КИЕВ. ФОТО ИЗ АЛЬБОМА «УКРАЇНА. ВІХИ ІСТОРІЇ». «МИСТЕЦТВО». 2001 г.
Из дневника киевской студентки (февраль 1919 г.): «Сегодня вступили (6.02) в город большевики… Вечные перемены власти могут с ума свести. Которое у нас правительство, начиная с 1-го января 1917 г.? Царское, временное, рада, большевики, рада, гетман, директория, теперь снова большевики…»
Это была последняя весна Булгакова в Киеве, он уезжает на Северный Кавказ, мобилизованный в октябре 1919 года деникинцами. Почему же и войска Антона Деникина не смогли удержаться в Киеве? В «Очерках русской смуты» он беспощадно и откровенно говорит о причинах поражения белого движения: моральное разложение, еврейские погромы, отсутствие дисциплины. Но главное — «революцией руководили политические деятели, контрреволюцией — военные».
После весны 1919 г. в Киеве были еще петлюровцы, деникинцы, которые, особенно не церемонясь, выбросили первых за несколько часов из города, снова красные; в 1920 году пожаловали белополяки («На переломе второго месяца среди совершенно безоблачного неба советская конница грубо и буденно заехала куда-то, куда не нужно, и паны в течение часа оставили заколдованный город» — «Киев-город»), и уже всерьез и надолго, в Киев пришел всепожирающий Молох коммунистической власти.
«Белая гвардия» заканчивается потрясающими по силе строчками: «… Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»
Додати коментар